Велимир Владимирович Хлебников
Спички судьбы
© ООО «Издательство АСТ», 2019
I часть: «Чурель! Чарель!»
«Люди, когда они любят…»
Люди, когда они любят,Делающие длинные взглядыИ испускающие длинные вздохи. Звери, когда они любят,Наливающие в глаза мутьИ делающие удила из пены. Солнца, когда они любят,Закрывающие ночи тканью из земельИ шествующие с пляской к своему другу. Боги, когда они любят,Замыкающие в меру трепет вселенной,Как Пушкин – жар любви горничной Волконского. «Мы чаруемся и чураемся…»
Мы чаруемся и чураемся. Там чаруясь, здесь чураясь. То чурахарь, то чарахарь. Здесь чуриль, там чариль. Из чурыни взор чарыни. Есть чуравель, есть чаравель. Чарари! Чурари!Чурель! Чарель!Чареса и чуреса. И чурайся, и чаруйся. «Я славлю лёт его насилий…»
Я славлю лёт его насилий,Тех крыл, что в даль меня носили,Свод синезначимой свободы,Под круги солнечных ободий,Туда, под самый-самый верх,Где вечно песен белый стерх. «Вечер. Тени…»
Вечер. Тени. Сени. Лени. Мы сидели, вечер пья. В каждом глазе – бег оленя,В каждом взоре – лёт копья. И когда на закате кипела вселенская ярь,Из лавчонки вылетел мальчонка,Провожаемый возгласом: «Жарь!»И скорее справа, чем правый,Я был более слово, чем слева. «Стенал я, любил я, своей называл…»
Стенал я, любил я, своей называлТу, чья невинность в сказку вошла,Ту, что о мне лишь цвела и жилаИ счастью нас отдала ‹…›Но Крысолов верховный «крыса» вскрикнулИ кинулся, лаем длившись, за «крысой» —И вот уже в липах небога,И зыбятся свечи у гроба.
«Бобэоби пелись губы…»
Бобэоби пелись губы,Вээоми пелись взоры,Пиээо пелись брови,Лиэээй пелся облик,Гзи-гзи-гзэо пелась цепь. Так на холсте каких-то соответствийВне протяжения жило Лицо. Вам
Могилы вольности – Каргебиль и ГунибБыли соразделителями со мной единых зрелищ,И, за столом присутствуя, они бМне не воскликнули б: «Что, что, товарищ, мелешь?»Боец, боровшийся, не поборов чуму,Пал около дороги круторогий бык,Чтобы невопрошающих – к чему?Узнать дух с радостью владык. Когда наших коней то бег, то рысь вспугнули их,Чару рассеянно-гордых орлов,Ветер, неосязуемый для нас и тих,Вздымал их царственно на гордый лов. Вселенной повинуяся указу,Вздымался гор ряд долгий. И путешествовал по Кавказу,И думал о далекой Волге. Конь, закинув резво шею,Скакал по легкой складке бездны. С ужасом, в борьбе невольной хорошея,Я думал, что заниматься числами над бездною полезно. Невольно числа и слагал,Как бы возвратясь ко дням творенья,И вычислил, когда последний галлУмрет, не получив удовлетворенья. Далёко в пропасти шумит река,К ней бело-красные просыпались мела́,Я думал о природе, что дикаИ страшной прелестью мила. Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степейПохожа на один божественно звучащий стих,И в это время воздух освободился от цепейИ смолк, погас и стих. И вдруг на веселой площадке,Которая, на городскую торговку цветами похожа,Зная, как городские люди к цвету падки,Весело предлагала цвет свой прохожим, —Увидел я камень, камню подобный, под коим пророкПохоронен; скошен он над плитой и увенчан чалмой. И мощи старинной раковины, изогнуты в козлиный рог,На камне выступали; казалось, образ бога камень увенчал мой. Среди гольцов, на одинокой поляне,Где дикий жертвенник дикому богу готов,Я как бы присутствовал на молянеСвященному камню священных цветов. Свершался предо мной таинственный обряд. Склоняли голову цветы,Закат был пламенем объят,С раздумьем вечером свиты́…Какой, какой тысячекост,Грознокрылат, полуморской,Над морем островом подъемлет хвост,Полунеземной объят тоской?Тогда живая и быстроглазая ракушка была его свидетель,Ныне – уже умерший, но, как и раньше, зоркий камень,Цветы обступили его, как учителя дети,Его – взиравшего веками. И ныне он, как с новгородичами, беседует о водяномИ, как Садко, берет на руки ветхогусли —Теперь, когда Кавказом, моря ощеренным дном,В нем жизни сны давно потускли. Так, среди «Записки кушетки» и «Нежный Иосиф»,«Подвиги Александрам» ваяете чудесными руками —Как среди цветов колосьевС рогом чудесным виден камень. То было более чем случай:Цветы молилися, казалось, пред времен давно прошедших сломО доле нежной, о доле лучшей:Луга топтались их ослом. Здесь лег войною меч Искандров,Здесь юноша загнал народы в медь,Здесь истребил победителя леса ндравИ уловил народы в сеть.
