Annotation
В сборник известного советского писателя, лауреата Государственных премий СССР и РСФСР имени М. Горького, вошли четыре повести.
Для творчества Анатолия Иванова характерно обостренное отношение к социально-нравственным проблемам современности в ее нерасторжимом единстве с героической историей страны.
Во всех этих произведениях высокие принципы социалистического гуманизма утверждаются в суровой и непримиримой борьбе со злом.
Анатолий Иванов
Жизнь на грешной земле
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
Вражда
Печаль полей
Повесть о несбывшейся любви
1
2
3
4
5
6
8
9
10
11
Анатолий Иванов
Печаль полей (Повести)
Жизнь на грешной земле
Михаилу Александровичу Шолохову
1
Днем, едва холодное солнце покатилось вниз, на зареченских лугах и дальше, на убранных пашнях, начали ходить туманы, поднимаясь над заболоченными местами, низинками. К вечеру гнезда их густели, наливались холодом, разбухали все больше. И наконец беззвучно сомкнулись друг с другом. Мутная пелена над заречьем все тяжелела, ползла к реке, закрыла сперва противоположный берег, затем половину широкой, тихой, обессилевшей за знойное лето Оби, неотвратимо подступала все ближе к деревне, грозя залить ее, раздавить своей невесомой тяжестью.
— Врешь, брат Татьян, — сказал Павел Демидов, по обыкновению сидя у стены своей мазанки и глядя через реку на тускнеющие зареченские дали.
— Об чем ты это, пап? — спросил у Демидова восьмилетний приемный сын Гринька, заходя во двор. Посиневшими руками он держал облезлый школьный портфель. — Кто врет?
— Туман-то! — кивнул Демидов в сторону Оби. — Ишь шельма.
Гринька шмыгнул носом, потер под ним пальцем, подумал.
— А как он врет?
— Ну — грозит. Не чуешь?
Они еще помолчали. Гринька — маленький, в огромной отцовской фуражке, в новой суконной тужурке, купленной только нынче перед школой в сельмаге. Демидов — сухой, тощий, угловатый какой-то, нескладный — остро торчали выставленные далеко вперед его колени, из-под толстой телогрейки остро выдавались плечи. Лет ему было уже за шестьдесят, он получал пенсию, но стариком назвать его было нельзя. Лицо он, хоть и редко, брил, вот и сегодня побрился, и крепкие, совсем не дряблые щеки поблескивали в неярком свете угасающего дня.
— Чую, — сказал Гринька. — Чем густее туман к вечеру, тем утренник крепче будет. Ты всегда так говоришь.
— Это так. А еще что чуешь?
— Боле ничего.
— А ты замри. Замри и слушай. Ну, чего слышишь?
Гринька, старательно наморщив лоб, постоял без движения.
— Ничего. Пес какой-то лает.
— Балда. Сучка это лает. Бригадира Митрофана. Еще?
— Вроде на задах грузовик проехал. Девчонки где-то, кажись, пищат.
— Колхозного конюха Артамона дочка это повизгивает, Клавка-то.
— Их там много хохочет, девок-то, — уточнил Гринька.
— И Клавка там. Там она. А сейчас гармонея Леньки-тракториста запиликает. Дурак он, Ленька, гармонь у него дорогая, вся блестит, как в изморози, а играть не умеет. Так, будто лесину сырую пилит…. Так-то он парень ничего, и чуб ладный.
Вскоре действительно донеслись тусклые, почти совсем задавленные расстоянием, нескладные звуки гармошки.