Русский перевод книги «Как делался мир в 1919 году» Г. Никольсона сверен по английскому изданию H. Nicolson «Peacemaking 1919». Редакционные примечания помещены в конце каждой главы. Указатель имен дан в конце книги. Перевод с английского первой части сделан Сокиркиным А. Ф. , второй части – Майской А. А. Примечания и указатель имён и географических названий составила Разумова Р. П. ПредисловиеАвтор настоящей книги Гарольд Никольсон (Harold Nicolson) является одним из известнейших парламентариев и писателей современной Англии. Он происходит из семьи, тесно связанной с областью внешней политики. Отец Гарольда Никольсона – Артур Никольсон (впоследствии лорд Карнок) был профессиональным дипломатом и сыграл крупную роль в создании англо-франко-русской Антанты, которая вела борьбу против Германии в 1914-1918 гг. В частности в качестве британского посла в Петербурге (1906-1910 гг. ) сэр Артур вёл переговоры и заключил англо-русское соглашение 1907 года о Персии. В тот период младший сын его Гарольд не раз бывал в России. Это не прошло бесследно для его развития. Такое непосредственное знакомство молодого Никольсона с нашей страной дало ему не только определённую сумму знаний из области политики, экономики, быта старой России, но также и «ощущение» тех огромных исторических потенций, которые в ней скрываются. Следуя примеру отца, молодой Никольсон первоначально избрал карьеру дипломата. В 1910 г . , в возрасте 24 лет, он поступил на службу в английское министерство иностранных дел. Проработав некоторое время в центральном аппарате в Лондоне, Никольсон скоро попал за границу – сначала в Мадрид, потом в Константинополь. Вернувшись в 1914 г . в Лондон, Никольсон в течение дальнейших четырёх с половиной лет – в годы первой мировой войны – вновь работал в министерстве и в январе 1919 г . попал в Париж в качестве одного из секретарей английской делегации на мирной конференции. Дальнейшие этапы в карьере Никольсона характеризуются следую-щими данными: в 1919–1920 гг. – работа в только что учреждённой Лиге наций в Женеве, в 1920–1925 гг. – вновь работа в министерстве иностранных дел в Лондоне, в 1925–1927 гг. – пост советника британ-ской миссии в Тегеране, в 1927–1929 гг. пост советника в британском посольстве в Берлине. В 1929 г . Никольсон бросил дипломатическую службу и целиком отдался литературе и политике. Уже в 1931 г . он выступил на парламентских выборах кандидатом от «объединённых университетов», но не имел успеха. С 1935 г . Никольсон представляет в палате общин город Лейстер в качестве национал-лейбориста (отколовшаяся в 1931 г . от лейбористской партии группа покойного Рамзэя Макдональда). Несмотря на свою формальную принадлежность к партии, которая всё время принимала участие в предвоенных правительствах Болдуина и Чемберлена, Никольсон в области внешней политики занимал независимую позицию. В те годы он был противником «умиротворения» Германии и Италии и весьма решительно атаковал сторонников Мюнхена. Будучи хорошим оратором и знатоком международных дел, Никольсон не раз в парламентских дебатах наносил меткие удары своим противникам. Когда разразилась вой на, Никольсон стал товарищем министра информации. Позднее, сохраняя свой парламентский мандат, Никольсон стал одним из директоров Британской радиовещательной корпорации. Писательский талант проявился у Никольсона очень рано. С годами он созрел и развился. Никольсон сейчас не без основания считается одним из лучших английских стилистов. Он мастер художественной прозы и литературного портрета, автор ряда интересных работ, посвященных Байрону, Теннисону, Полю Верлену, Свинбэрну и другим корифеям поэзии. Его перу принадлежат также сборники коротких, живых, полных юмора очерков из английской жизни. Наряду с этим Никольсон в течение последних 10—12 лет опубликовал несколько ценных работ по истории дипломатии, главной из которых является трилогия «Лорд Карнок», «Как делался мир в 1919 году» и «Лорд Керзон». В 1939 г . Никольсон выпустил небольшую книжку «Дипломатия», которая уже известна советскому читателю по русскому переводу, появившемуся у пас в 1941 г . * **Книга «Как делался мир в 1919 году» («Peacemaking 1919») посвящена той международной конференции, на которой произошла ликвидация первой мировой войны. Её часто называют Версальской конференцией, но это не совсем правильно, ибо в Версале состоялась лишь самая церемония подписания мирного договора с Германией. Все работы конференции проходили в Париже, и потому по справедливости она должна именоваться Парижской конференцией. Книга Никольсона – произведение несколько особенного свойства. Это не тщательный и подробный анализ тех мировых сил, которые фигурировали на политической арене при ликвидации прошлой войны и из борьбы которых в конце концов вырос Версальский договор. Это даже не история Парижской конференции в подлинном смысле слова, история, последовательно излагающая события и ход работ того высокого, но неудачливого собрания. Как чисто историческое произведение опубликованная у нас в прошлом году книга А. Тардье «Мир» даёт, конечно, гораздо больше. Книга Никольсона носит совсем иной характер. Это своеобразная амальгама впечатлений, воспоминаний, размышлений о Парижской конференции. И так как автор обладает ярким пером и даром художественной зарисовки, то в результате перед глазами читателя встаёт живая картина этой конференции со всеми ее страхами и волнениями, со всеми её кризисами и противоречиями, со всеми ее главными и второстепен-ными действующими лицами. Сам Никольсон так определяет смысл и задачу своей книги:«Я уверен, что на любом международном конгрессе именно живые люди определяют характер переговоров и их задачи. Цель этих записок состоит в том, чтобы передать впечатления живого свидетеля, пока они не выветрились от времени» (стр. 44). В другом месте Никольсон о своей работе говорит:«Я намеревался только воссоздать атмосферу, я не хотел давать информации и ещё менее того стремился к изложению исторических событий» (стр. 175). Самая структура книги лучше всего говорит о намерениях автора. Произведение Никольсона состоит из двух почти равновеликих частей, причём вторая её часть по существу является первой. Вторая часть озаглавлена «Как это казалось тогда» и представляет собой обширные выписки из дневника, который Никольсон вёл на Парижской конференции. Тут перед нами настоящий человеческий документ, чрезвычайно интересный и поучительный. Первая же часть книги, озаглавленная «Как это представляется теперь», является суммой оценок и размышлений Никольсона о Парижской конферен-ции 14 лет спустя, в момент опубликования его работы. Таким образом, книга Никольсона по своему характеру представ-ляет собой известное дополнение к вышеупомянутой книге А. Тардье, освещая как раз те моменты Парижской конференции, которые у французского автора оказались мало затронутыми и без понимания которых трудно составить себе достаточно полное представление о событиях и обстоятельствах, сопутствовавших ликвидации первой мировой войны. Ибо нет надобности принимать на все сто процентов тезис Никольсона о роли живых людей в международный переговорах для того, чтобы признать, что «живые люди», несомненно, играют важную роль во всех подобных случаях, и что без учета этого фактора многое в ходе и исходе Парижской конференции окажется неясным и непонятным. Еще в одном отношении книга Никольсона является дополнением к книге Тардье. Тардье – француз, притом не просто француз, а француз, который в версальские дни был правой рукой Клемансо, требовавшего возможно более суровых мер для обезврежения Германии и предотвращения новой агрессии с ее стороны. Именно эта «французская» точка зрения нашла своё выражение в книге Тардье. Книга Никольсона, напротив, отражает «английскую» точку зрения на желательные формы ликвидации прошлой войны, в особенности точку зрения тех кругов английского общественного мнения, которые сочувствовали идеям президента Вильсона и вместе с тем сознательно или бессознательно отражали тенденции традиционно-британской «политики равновесия» на европейском континенте. Советскому читателю полезно знать, как обе стороны обосновыва-ли свои взгляды, в особенности потому, что при ликвидации второй мировой войны можно ожидать возрождения — пусть в несколько иной форме — тех же споров между союзными нациями по вопросу об отношении к Германии. * **К чему сводилась подлинная борьба мировых сил на Парижской конференции?В немногих словах дело сводилось к следующему. На Парижской конференции были представлены 27 государств, из них пять великих держав — США, Англия, Франция, Италия и Япония. Побеждённые страны — Германия, Австрия, Турция и Болгария — в выработке условий мира не принимали участия и своих делегатов на конференции не имели. Лишь к концу конференции, когда мирные договоры уже были составлены, делегации вражеских держав были приглашены в Париж для их подписания. Эти делегации в последний момент пытались внести в договоры некоторые измене-ния, но большого успеха не имели. Совсем вне конференции стояла Советская Россия, которая не была приглашена на конференцию и делегаты которой вообще не появлялись в Париже. Больше того, как раз в это время ряд держав, участвовавших в Парижской конферен-ции, в частности Англия и Франция, вели против Советской России открытую борьбу на полях гражданской войны и путём интервенций. Интересы и стремления стран, представленных на Парижской конференции, далеко не во всём совпадали, а приходили даже в прямое противоречие. Важнее всего было то, что это относилось к великим державам, игравшим решающую роль на конференции. Франция требовала самых жёстких и крутых мер в целях обезврежения Германии, считая, что без этого немыслимо обеспечение мира и безопасности в Европе. Мотивы, руководившие государственными деятелями Франции, были ясны. В эпоху франко-прусской войны 1870—1871 гг. , население Франции и Германии было почти одинаково, составляя во Франции 37 и в Германии 41 миллион человек. К 1914 г . картина резко изменилась: в начале первой мировой войны население Франция достигало 40 миллионов, в то время как население Германии выросло до 67 миллионов. Вместе с тем за прошедший 45-летний промежуток Германия далеко обогнала Францию в области экономического развития и с наступлением XX века превратилась в одну из самых мощных индустриальных держав мира. Соотношение сил стало для Франции крайне неблагоприятным. Война 1914—1918 гг. принесла Франции победу только потому, что она боролась против германского блока в коалиции с Россией, Англией и США. Вожди Франции на Парижской конференции прекрасно понимали, что такая коалиция представляет собой исключительный случай, и потому считали необходимым до конца использовать благоприятно зажившуюся ситуацию для решительного ослабления Германии. Они требовали суда над виновниками войны во главе с самим кайзером. Они требовали раздробления Германии в виде создания независимой Баварии и образования из Рейнской области особой республики под протекторатом Франции. Они требовали передачи Франции Саара с его богатейшими угольными залежами, ибо полагали, что в сочетании с железной рудой Эльзас-Лотарингии он обеспечит «третьей республике» положение первоклассной индустри-альной державы. Они требовали полной ликвидации вооружённых сил Германии. Они требовала стопроцентного возмещения Германией нанесённого ею ущерба и оплаты пенсий жертвам войны. Они требовали оборонительного союза Франции с США и Англией как гарантии против нового нападения Германии. Такова была линия Клемансо, который возглавлял и был душой французской делегации на Парижской конференции. Однако эта линия не встречала полного сочувствия и поддержки среди других великих держав. Италия, представленная на конферен-ции премьером Орландо и министром иностранных дел Соннино, больше всего интересовалась вопросами Адриатики (особенно судьбой Фиуме) и относилась довольно равнодушно ко всем другим проблемам, включая и проблему ослабления Германии. Англия, которая говорила на конференции устами своего премьера Ллойд-Джорджа, несмотря на наличие в стране различных течений общественной мысли, в основном всё-таки и на этот раз следовала своей традиционной «политике равновесия» на европейском континенте. Поэтому была против слишком большого ослабления Германии и против излишнего усиления Франции. Поэтому же она возражала против независимости Баварии и отделения Рейнской области от Германии. Поэтому же она старалась несколько облегчить Германии бремя репарации (которые не вполне устраивали её также и по соображениям собственной экономики). Наконец, США ко времени Парижской конференции всё больше впадали в свой традиционно-привычный изоляционизм. Выход России из войны в 1917 г . и «неограниченная подводная война», проводив-шаяся немцами, временно вырвали Америку из оков изоляционизма. Она вступила в войну, она перебросила многочисленную армию во Францию, в знаменитых 14 пунктах президента Вильсона она сделала попытку дать «новый курс» мировой политике. Однако, когда враг был побит и непосредственная угроза миновала, вековые навыки мысли и чувств быстро взяли реванш. Когда Вильсон высадился в Европе, руководящие силы американской политики больше всего думали о том, как бы им поскорее «уйти из Европы». Отдалённые от этого беспокойного континента Атлантическим океаном, они чувство-вали себя теперь в состоянии полной безопасности и мало интересо-вались европейскими проблемами, в том числе проблемой обезвреже-ния Германии. Они были совершенно равнодушны и к пресловутым 14 пунктам. Власть изоляционизма в американской политике ярче всего была демонстрирована отказом сената ратифицировать под-писанные Вильсоном в Европе договоры, включая и устав Лиги наций. Конечно, изложенные выше позиции четырёх великих держав в дни Парижской конференции не выступали столь чётко-обнажённо, как это изображено в ранее приведённых строках. Многое в то время было не так ясно, как сейчас, 25 лет спустя. Кроме того, борьба мировых сил на Парижской арене развивалась в сложной ткани живой жизни с её конфликтами и противоречиями, с её постоянным переплетением самых разнообразных моментов — личных, национальных, экономи-ческих, политических, военных. Поэтому борьба происходила не только между делегациями отдельных держав на конференции, но также и внутри самих делегаций и в недрах тех стран, которые были представлены в Париже этими делегациями. Наиболее ярким примером только что сказанного являлись США. Можно сильно сомневаться в приверженности как руководящих сил, так и широкого общественного мнения Америки к 14 пунктам Вильсона даже в момент их опубликования, т. е. в январе 1918 г . Но уже не подлежало никакому сомнению, что такой приверженности к ним не было год спустя, в январе 1919 г . , когда открылись заседания Парижской конференции. Как только что упоминалось, США в это время торопливо возвращались в свою изоляционистскую скорлупу. Между тем Вильсон в декабре 1918 г . ехал в Европу всё тем же идеологом 14 пунктов, каким он был год назад. Находясь в Париже, он всё больше отрывался от настроений своей страны. На конферен-ции президент по инерции и по убеждению продолжал отстаивать 14 пунктов и Лигу наций, в то время как США уже громко требовали «ухода из Европы». В результате между действительной позицией США и позицией представлявшего их президента возникла острая коллизия, которая сыграла самую гибельную роль в ходе и исходе парижских переговоров. Аналогичные противоречия, хотя и в менее резкой форме, наблюда-лись в Англии. В политических кругах этой страны был глубокий раскол — между теми, кто склонялся к точке зрения Клемансо, и теми, кто склонялся к точке зрения Вильсона. В самой британской делегации на Парижской конференции имелись сторон-ники обоих взглядов, в частности лично Никольсон принадлежал к поклонникам американского президента. Между двумя крыльями английского общественного мнения шла острая борьба, и Ллойд-Джорджу в своей политике на Парижской конференции приходилось искусно лавиро-вать между двумя лагерями. Это тоже не оставалось без влияния на ход событий в Париже. Во Франции и Италии общественно-политические настроения были более единодушны, чем в США и Англии, однако и тут ясно прощупывались — правда, в более слабой форме — те же противо-речия между сторонниками «твёрдой» и «мягкой» линии в отношении Германии. Кроме пяти великих держав на Парижской конференции присутствовало ещё свыше двух десятков стран второго и третьего ранга. Каждая из них имела свои собственные интересы, которые слишком часто приходили в противоречие с интересами других государств. Румыния и Венгрия, Болгария и Югославия, Чехословакия и Австрия, Польша и Чехословакия, Греция и Албания, Турция и Греция — каких только споров не было между ними! Каких только отношений в этой связи не складывалось между малыми государствами и большими!Совсем в стороне находилась Россия. Октябрьская революция превратила её в Советскую страну, и все державы Запада не только порвали с ней отношения, но и повели против неё жестокую борьбу. В момент открытия Парижской конференции гражданская война и иностранная интервенция были в полном разгаре. О приглашении Советской России в Париж для участия в мирных переговорах при таких условиях, конечно, не могло быть и речи. Особенно резкую позицию в этом вопросе занимала Франция. Однако отсутствие России на конференции, которая должна была решить судьбу Европы на много лет вперёд, тревожило и беспокоило более дальновидных политиков. Вильсон и Ллойд-Джордж в январе 1919 г . , в самом начале Парижской конференции, провели решение пригласить все существо-вавшие в то время «русские правительства» на Принцевы острова (в Мраморном море) для переговоров о восстановлении мира в России. Как известно, советское правительство на это согласилось. Однако Франция совместно с правыми кругами Англии сорвала предполагавшиеся переговоры, «посоветовав» белогвардейским «правительствам» отклонять предложение конференции. Тогда Вильсон отправил в Москву для переговоров с Лениным о мире специального делегата. Однако и из этой попытки по разным причинам, а главное, благодаря враждебности Франции, ничего не вышло. Сам Никольсон в те дни также относился к числу людей, понимавших всю опасность игнорирования России в вопросах, касающихся будущего устройства Европы. Ему, знавшему Россию по работе своего отца в Петербурге, это было яснее, чем многим другим участникам переговоров. В дневнике Никольсона мы находим немало записей, на разные лады подчёркивающих эту мысль. Тем не менее Советская Россия так и осталась в стороне от Парижской конференции. Больше того, конференция в конечном счёте приняла явно антисоветское заостре-ние. Известно, что многие из белогвардейских лидеров постоянно толклись в кулуарах конференции и оказывали на неё значительное влияние в «русском вопросе». Известно также, что союзники в особом секретном параграфе перемирия согласились не требовать ухода германских войск с занимавшихся ими в то время русских террито-рий. Именно эти германские войска с благословения и при поддержке Антанты осуществляли интервенцию в Прибалтике. Известно далее, что, используя данный прецедент, немцы в ходе Парижской конферен-ции неоднократно предлагали союзникам свои услуги для подавления революции в России. Но особенно ярко антисоветская линия конференции выявилась в вопросе о Польше. Конечно, создание независимой Польши в основе своей отвечало справедливым требованиям польского народа, и против этого никто не мог возражать. Иначе, однако, обстояло дело с вопросом о границах Польши. Первоначально, ещё накануне подписа-ния перемирия, французский министр иностранных дел Пишон, поддержанный маршалом Фошем, в переговорах с союз-никами в Париже требовал для Польши границ 1772 г . Бальфур от имени Англии и полковник Хауз от имени США решительно возражали против предложения Пишона, и последнему пришлось на этот раз отступить. Однако в дальнейшем французы всё-таки взяли частичный реванш: ещё во время конференции союзники дали согласие на отправку в Восточную Галицию польской армии генерала Галлера, которая там решительно выступила против украинцев. А ещё позже Парижская конференция отказалась твёрдо фиксировать восточную границу Польши и тем самым открыла ворота для последующего захвата Польшей Западной Украины и Белоруссии. Это недопущение Советской России к участию в решении будущих судеб Европы и фактическое превращение Парижской конференции в антисоветский центр явились одним из самых коренных дефектов ликвидации первой мировой войны, роковые последствия чего в полной мере выявились уже в наши дни. Наконец, была ещё одна крупная сила, которая действовала в период парижских переговоров на международной арене и оказывала немалое влияние на работу конференций, — это сама Германия. Правда, Германия, подобно всем другим вражеским странам, к париж-ским переговорам формально не была допущена. Тем не менее призрак Германии всё время незримо присутствовал на Парижской конференции, и на него невольно оглядывались все другие участники. Ибо, хотя в ноябре 1918 г . Германия была побеждена, она не была окончательно добита. Территория Германии не была оккупирована союзными войсками, и самая мысль о такой оккупации была крайне непопулярна среди англичан и американцев. Вооружённые силы Германии, потерпевшие поражение, не были разгромлены, а спокойно отступили в пределы своего отечества. Мощная экономическая машина Германии, в частности ее тяжёлая индустрия — эта база милитаризма, — осталась в полной неприкосновенности. Начавшаяся было в ноябре германская революция не получила глубокого развития. В январе 1919 г . Карл Либкнехт и Роза Люксембург были убиты представителями военщины. После того силы реакции стали быстро оправляться от «ноябрьского шока». Юнкерство, крупные промыш-ленники, генералитет, ловко используя готовых к услугам Носке, Шейдеманов и Эбертов, начали упорно и не без успеха отвоёвывать потерянные было позиции. К концу Парижской конференции Герма-ния была значительно сильнее, чем перед её открытием. Наоборот, державы-победительницы к концу Парижской конференции были значительно слабее, ибо за полгода парижских переговоров согласия между ними стало меньше, а союзные армии все время неудержимо демобилизовались. Руководители Парижской конференция всё это прекрасно чувствовали и понимали, и меняющееся соотношение сил не могло не отразиться на их решениях, несмотря на отсутствие немецких делегатов за столом конференции. Недаром, как рассказы-вает Никольсон в своем дневнике, в последней стадии переговоров представители держав-победительниц были охвачены почти паниче-ским страхом: а вдруг немцы не захотят подписать Версальский договор?Таковы были основные мировые силы, фигурировавшие на международной арене в эпоху Парижской конференции. Борьба между этими силами привела в конечном счёте к компромиссу, который отлился в форму Версальского договора и связанных с ним соглаше-ний. Компромисс был достигнут путём сильного «смягчения» линии Клемансо. Раздробление Германии не состоялось, и вместоРейнской республики под протекторатом Франции Клемансо получил лишь демилитаризацию Рейнской области, демилитаризацию, которая в 1936 г . была самовольно ликвидирована Гитлером. Саар был передан Франции, но лишь сроком на 15 лет, и в 1935 г . с помощью фальсифицированного нацистским террором плебисцита возвращён немцам. Германия была «разоружена», но ей была оставлена 100-тысячная армия и небольшой военный флот, из которых впоследствии выросли миллионные орды Гитлера. На Германию были наложены репарации, однако их формы и характер были так плохо продуманы, что в конечном счёте Франция от них получила очень мало. Кайзер не только не был судим как виновник войны, но нашёл себе тихое убежище в Голландии и, прожив здесь в качестве «короляв изгнании» почти четверть века, спокойно умер в своей постели уже в дни второй мировой войны. За несостоявшийся суд над кайзером и его коллегами Франция была «компенсирована» внесением в Версальский договор декларативной статьи, возлагавшей на Германию ответственность за развязывание войны. Таков был версальский компромисс, подписанный 28 июня 1919 г . Пять месяцев спустя он был отвергнут Соединёнными Штатами, сенат которых отказался ратифицировать Версальский договор. К чему этот договор привёл два десятилетия спустя, мы хорошо знаем по собственному опыту. * **Никольсон в своей книге не даёт обобщённого анализа всей этой сложной борьбы мировых сил. Правда, то там, то здесь он касается парижской борьбы между союзниками, сообщает относящиеся к ней любопытные факты, даёт характерные зарисовки, цитирует интерес-ные высказывания и заявления, однако цельной картины не получа-ется. Да это, пожалуй, и неизбежно, поскольку Никольсон считает своей задачей «не излагать исторические события», а лишь «воссоз-дать атмосферу» Парижа и Версаля. Нельзя также упускать из виду преувеличенной оценки роли «живых людей» в международных пере-говорах, которая является одним из краеугольных камней полити-ческой философии Никольсона. В результате его главное внимание обращено на лиц, игравших видную роль на конференции, и на различные дефекты в организации и работе самой конференции, Здесь, в этой области, Никольсон даёт действительно очень много яркого и интересного материала. Начнём с лиц. В те дни в Париже собрался цвет политического мира буржуазной Европы и Америки. Здесь были Вильсон и Ллойд-Джордж, Клемансо и Венизелос, Бальфур и полковник Хауз, Орландо и Падеревский, Пашич и Братиану, Роберт Борден и генерал Смэтс, Крамарж и Бенеш… У Никольсона – острый глаз и сочное, красочное перо. В его книге, в частности в его дневнике, перед нами встаёт целая галерея фигур, двигавшихся тогда на парижской сцене. Конечно, всё это субъективные зарисовки, ответственность за которые несет сам Никольсон, однако они представляют несомненный интерес, в особенности потому, что сделаны одним из участников конференции и притом человеком, который хорошо ориентирован в мировой политике и знал лично большинство крупных международных персонажей минувшей четверти века. Я не могу здесь подробно останавливаться на этой стороне книги и потому коснусь лишь того, что Никольсон пишет о центральной я наиболее трагической фигуре Парижской конференции президенте Вильсоне. Когда президент Вильсон появился в Париже, ему исполнилось уже 63 года. Это был вполне сложившийся человек, большая часть жизни которого прошла в кабинете учёного и на профессорской кафедре. В течение многих лет Вильсон преподавал в Принсетонском университете (штат Нью-Джерси) историю, политическую экономию и юриспруденцию, а с 1902 г . стал ректором этого университета. Как профессор он славился блеском своих лекций и изысканностью своего английского языка.
В области политической Вильсон примыкал к демократической партии и придерживался взглядов, являющихся одной из разновидностей либерализма. Характерной особенностью Вильсона было стремление строить свою общественно-политическую философию на высоких «моральных принципах», берущих свое начало из религии. Никакой твёрдо продуманной и хорошо разработанной программы у Вильсона не было, но он очень любил выступать с речами и литературными произведениями, в которых требовал утверждения царства «справедливости и права» на земле, обличал коррупцию администрации, нападал на злоупотребления трестов, настаивал на улучшении положения широких масс. Всё это звучало очень хорошо и создавало Вильсону репутацию передового человека, но было слишком обще и неопределённо, для того чтобы зажигать сердца и объединять вокруг него живые борющиеся силы. Впервые Вильсон выступил на арене практической политики лишь в 1910 г . , в возрасте 54 лет. Вильсон был избран губернатором штата Нью-Джерси от демократической партии. Затем, в 1912 г . , демократи-ческая партия выдвинула Вильсона кандидатом в президенты, и на выборах того же года, собрав меньшинство голосов, он всё-таки стал президентом благодаря расколу среди противников. В 1916 г . незначи-тельным большинством (9 миллионов голосов против 8,5 миллиона, республиканца Юза) Вильсон был переизбран президентом. Когда Вильсон появился в Париже, шёл третий год его второго четырех-летия, и он считал, что его жизненная карьера достигла своего зенита. Вильсон страстно хотел использовать до конца сложившуюся, как ему казалось, столь благоприятно ситуацию и раз навсегда наложить печать своих идеалов на лицо мировой политики. Каковы же были эти идеалы?Уже в 1914 г . Вильсон пришёл к выводу, что в мире народились «новые силы», которые определяют собой судьбу стран и народов, — это «моральные требования человеческой совести». Носителем «новых сил», по глубокому убеждению Вильсона, являлись США, на долю которых выпала великая честь поднять «ведущий светоч свободы, принципа и справедливости» над страждущим и заблуждаю-щимся миром. «Имеются американские принципы, американская политика, — восклицал Вильсон. — Мы стоим только за них. Они являются принципами человечества и должны восторжествовать» (стр. 49). Отсюда вытекли и знаменитые 14 пунктов. Отсюда же пришло и убеждение Вильсона в том, что ему суждено стать мессией нашего века, приносящим мир и свободу реакционной и разорванной противо-речиями Европе. Как такая идея могла прийти в голову американскому президенту?«Нельзя понять характер и политику президента Вильсона, — пишет Никольсон, — если мы не уделим внимания той черте фанатического мистицизма, которая искажала в нём академическую способность к рациональному мышлению. Его детское суеверие в вопросе о счастливом тринадцатом числе (чёртовой дюжине) является симптомом мистицизма, который временами носил почти патологический характер. Он со всей искренностью верил в то, что голос народа есть голос божий «Немые взоры народа» преследовали его своим безмолвным призывом. Ему казалось, что мириады глаз смотрят на него, как на пророка, пришедшего с Запада, как на человека, избранного богом, чтобы возвестить миру новые заповеди и более справедливый строй. Он воздерживался от общения с Лансингом (министр иностранных дел США. — И. М. ), потому что предпочитал молчаливое общение с господом богом. Он относился к сенату Соединённых Штатов с вызывающей холодностью, потому что был убеждён, что послан богом в виллу «Мюрат» (резиденция Виль-сона в Париже) не как представитель сената, а как представитель Великого Немого — Народа… Вильсон был твёрдо убеждён, что устав Лиги наций — это откровение, ниспосланное ему свыше, и является панацеей от всех человеческих бед. Он был глубоко убеждён, что если включить в мирные договоры его новую хартию прав народов, то не будет иметь особого значения, какие противоречия, какие несправед-ливости, какие скандальные нарушения его собственных принципов заключают в себе эти договоры» (стр. 58—59). Мания величия, которой был охвачен Вильсон» еще более возросла после тех восторженных оваций, почти поклонений, которыми американский президент на первых порах был встречен повсюду в Европе. А между тем в Париже его ждало жестокое разочарование. Во-первых, Вильсон столкнулся здесь с представителями европей-ских стран, которые относились к взглядам президента в лучшем случае холодно и которые вместе с тем обладали большой ловкостью и умением преодолевать сопротивление Вильсона там, где они счита-ли себя заинтересованными. Особенно опасными для него в этом отношении были Клемансо и Ллойд-Джордж. Во-вторых — и это было ещё важнее, — чем дальше затягивалась Парижская конференция, тем яснее для Вильсона становилось, что он больше не представляет настроений руководящих сил и обществен-ного мнения США. Это сознание всё больше расшатывало его уверенность в себе, его твёрдость, его принципиальность. Вильсон всё легче скатывался под влиянием европейской обстановки на путь компромиссов с собственными взглядами. В результате, как констати-рует Никольсон, Вильсон дал своё благословение договорам, в которых из 23 выдвинутых им принципов были нарушены 19. Финал президента был трагичен. Он начался ещё в Париже, когда французская пресса стала осыпать Вильсона издевательствами и насмешками. «Вильсон прибыл на конференцию, — говорит Никольсон, — обладая мощью, какой не располагал ни один человек на протяжении истории; он прибыл воодушевлённый идеалами, которые не вдохнов-ляли ни одного самодержца в прошлом. А Париж, вместо того чтобы взирать на него как на воплощение просвещённого государя-философа, увидел в нём смешного и раздражённого профессора» (стр. 77—78). Это глубоко ранило президента. Но ещё горшая трагедия ждала Вильсона впереди: сенат отказался ратифицировать Версальский договор, включая столь дорогую сердцу президенту Лигу наций. Это означало политическую смерть Вильсона. Вскоре затем пришла и физическая смерть…О личности и роли Вильсона на Парижской конференция было много споров в течение минувшей четверти века. О них будут идти споры и в дальнейшем. И хотя характеристика американского президента, данная в этой книге (подобно всем другим персональным характеристикам), отражает лишь взгляды самого Никольсона, тем не менее она представляет несомненный интерес для советского читателя как ценный материал, способствующий составлению правильного представления о Вильсоне. * **Очень любопытны замечания Никольсона о дефектах Парижской конференции. Цитируя известного английского авторитета по вопросам дипломатии Эрнста Сатоу, Никольсон настойчиво подчёркивает, что для успеха любой международной конференции или конгресса необходимы два условия-минимум:1. «Должна быть определённая программа вопросов, подлежащих обсуждению между полномочными представителями. Следует точно придерживаться этой программы, и если возникнет какое-либо предложение выдвинуть другие вопросы, оно должно быть тщательно изучено до того, как его принять». 2. Между всеми участниками такой конференции (или конгресса) «должна быть согласована точная основа или основы, и чем больше определённость, с которой сформулированы главные пункты такой основы, тем более вероятно достижение общего соглашения». «В прошлой истории, – говорит Сатоу, – когда конгрессам не удавалось добиться определённых результатов, неудача в основном происходила оттого, что не было заранее проведено соответствующей подготовки» (стр. 81). Оба указанные условия чрезвычайно важны, ибо, как говорит Никольсон в другом месте, на международной конференции, имеющей своей задачей ликвидацию большой войны, самым трудным является «не только заключить мир с врагом, но и сохранить мир между союзниками» (стр. 126). Между тем Парижская конференция происходила при полном нарушении двух только что указанных условий. У неё не было ни заранее согласованного между участниками базиса, ни даже — как это ни невероятно — какой-либо твёрдо установленной программы работ. Правда, французское правительство сделало попытку внести известные элементы организованности в парижские переговоры. Ещё 29 ноября 1918 г . , т. е. за полтора месяца до начала этих переговоров, французский посол в Вашингтоне Жюссеран вручил президенту Вильсону проект подробно разработанной программы, которой должна была руководствоваться предстоявшая конференция. В этом проекте предусматривалось, что первоначально конференция только в составе одних держав-победительниц односторонним актом принудит Германию и её союзников принять ряд наиболее важныхпрелиминар-ных условий; что затем конференция превратится в конгресс, в котором кроме держав-победительниц примут участие также нейтральные и вражеские державы и который утвердит уже окончательные условия мира; что все ранее заключённые между державами-победительницами секретные договоры (в частности договоры о территориальных компенсациях Италии и России) аннулируются; что, наконец, все переговоры ведутся по определённой программе, предусматривающей порядок обсуждения различных вопросов в зависимости от их срочности. Однако этот французский проект был положен Вильсоном под сукно, ибо в тексте его содержались несколько критические замечания по поводу 14 пунктов и Лиги наций, а также выдвигалось требование «федерализации», т. е. раздробления, Германии. Никакой другой программы работ Париж-ской конференции предложено не было ни со стороны американцев, ни со стороны англичан. В результате это важнейшее международное совещание, от исхода которого зависели судьбы Европы и даже всего мира, приступило к осуществлению своих задач без заранее согласо-ванных базиса и программы. В результате оно неизбежно должно было покатиться и действительно покатилось по пути всякого рода случайностей, импровизаций, зигзагов и колебаний. В одном месте своего дневника Никольсон, намекая на борьбу между четырьмя великими державами на конференции, делает такое сравнение:«Кажется, что четыре архитектора представили проекты четырёх совершенно различных домов и после совместного обсуждения пришли к соглашению (которое, несомненно, означает компромисс) создать на основе всех четырёх проектов один дом — конгломерат, в котором нет общей идеи и целостности» (стр. 220). Так как почти никакой предварительной подготовки конференции не было и так как достижение компромисса должно было происходить уже в ходе самой конференции, то ситуация становилась ещё более сложной. О том, какая неясность и путаница взглядов царили на конференции, лучше всего свидетельствуют следующие примеры. 1. До самого последнего момента руководители конференции сами не знали, будет ли вырабатываемый ими мирный договор предвари-тельным или окончательным, а также будет он просто навязан Германии односторонним актом держав-победительниц или явится продуктом дипломатических переговоров с врагом. Лишь за несколько дней до подписания было решено, что Версальский договор должен быть предъявлен Германии как ультиматум. 2. Вопрос о будущем Германия, о мерах к предупреждению новой агрессии с её стороны, о формах и размерах ее разоружения и т. п. до конференции даже не подвергался обсуждению между четырьмя руководящими державами. На самой конференции между ними по этим вопросам обнаружились весьма серьёзные разногласия, которые то и дело создавали «кризисы» и которые так-таки и не удалось удовлетворительно разрешить, до конца. 3. Вопрос о репарациях также не был подвергнут предварительному обсуждению до конференции. Да и на самой конференции он рассматривался поверхностно и торопливо. Достаточно сказать, что проблема «трансфера» (т. е. превращения) немецкой марки в иностранную валюту, проблема, о которую в дальнейшем разбились все репарации, поскольку они в основном взимались в деньгах, даже не подымалась и не обсуждалась в Париже. Случайность и непродуманность принимавшихся на конференции решений прекрасно иллюстрируются историей с проектом о передаче Италии некоторых районов Малой Азии, столь живо и красочно описанной Никольсоном в его дневнике (стр. 255—257; 258—259). Всё это, конечно, вытекало из слабости предварительной подготовки Парижской конференции. * **Однако были в Париже серьёзные дефекты, объяснявшиеся плохой организацией работ на самой конференции. Конференция заседала с 18 января до 28 июня 1919 г . , т. е. около пяти с половиной месяцев. Общее число участников её, включая экспертов и технический персонал, подходило к двум тысячам человек (делегация США состояла из 400 и делегация Англии из 200 человек). Руководителем конференции вначале был так называемый Совет десяти, состоявший из представителей пяти великих держав (США, Англия, Франция, Италия, Япония) — по два от каждой державы (глава делегации и министр иностранных дел). Кроме того, на заседаниях Совета десяти всегда присутствовало большое количес-тво экспертов. В результате секретность заседаний этого высшего органа конференции оказалась весьма дырявой. Чтобы устранить столь серьезный дефект, с 25 марта Совет десяти распался на две части: Совет четырёх (главы делегаций — президент и премьеры: Вильсон, Ллойд-Джордж, Клемансо, Орландо) и на Совет пяти (министры иностранных дел великих держав: Лансинг, Бальфур, Пишон, Соннино, Макино). Совет четырёх стал решающим органом конференции и вёл свои заседания столь секретно, что долгое время единственным посторонним лицом здесь был лишь переводчик Манту, позднее ещё секретарь этого Совета англичанин Хэнки. Совет пяти занимался вопросами второстепенного порядка и вообще большой роли не играл. Представители других держав приглашались на заседа-ния обоих Советов только в том случае, если должны были обсуж-даться вопросы, непосредственно касающиеся этих держав. Такова была верхушка. Далее была создана масса всевозможных комиссий, общее число которых доходило до 58. За пять с половиной месяцев работы конференции все эти комиссии имели 1 646 заседаний. Для проверки заключений комиссии было организовано 26 местных обследований с посылкой специальных групп в различные части Европы. Совет десяти заседал 72 раза, Совет четырёх — 145 и Совет пяти — 39 раз. Таким образом, общее число различного рода заседаний на Париж-ской конференции составило 1 902, или в среднем по 12 заседаний в день. Какая огромная затрата человеческой энергии!Была ли, однако, эта энергия затрачена рационально?Никольсон даёт отрицательный ответ на данный вопрос. В своей книге он приводит десятки примеров того, как несовершенно работала сложная машина Парижской конференции. Внутри каждой из бесчисленных комиссий слишком много времени уходило на бесцель-ные споры и полемику. Между отдельными комиссиями не было согласованности в работе: они наступали друг другу на мозоли, ссорились, вступали в конфликты. Внутри каждой из делегаций контакт между верхушкой и остальным составом был крайне несовершенен. Никольсон жалуется, что более рядовые члены английской делегации совершенно ничего не знали о действиях, планах и намерениях Ллойд-Джорджа. Поэтому, работая в различных комиссиях, они часто делали как раз не то, что было нужно. Только к самому концу конференции министр иностранных дел Бальфур стал регулярно собирать по утрам английских делегатов в различных комиссиях для осведомления и инструктажа. Это оказалось очень полезным, но слишком запоздалым шагом: к тому времени самое важное дело конференции — договор с Германией — было уже закончено. Оставались только договоры с её сателлитами. Ещё хуже было положение в американской делегации. Замкнутость Вильсона и характер отношений, сложившихся внутри американской делегации, имели результатом то, что даже Лансинг, министр иностранных дел США, был не всегда осведомлён о намерениях и действиях президента. Аналогичные явления имели место и в других делегациях. В целях борьбы с только что отмеченными дефектами конференция создавала различные комитеты по координации, комитеты по согласованию и т. п. , однако это лишь отчасти помогало делу. Очень плохо был разрешён вопрос о прессе. К моменту Парижской конференции во французскую столицу съехалось до 500 журналистов (в том числе ряд очень крупных имён), посланных в качестве корреспондентов газетами всего мира, особенно же американскими и английскими органами печати. Памятуя, что 14 пунктов Вильсона обещали «открытое заключение открытых соглашений о мире, журналисты рассчитывали на богатую поживу. Когда, однако, выясни-лось,что заседания Совета десяти секретны и что о результатах своих работ этот Совет публикует лишь туманно-расплывчатые, никому ничего не говорящие коммюнике, представители печати взбунтовались, Чтобы несколько успокоить их, было решено устраивать публично пленарные заседания конференции. Но именно поэтому за всё время Парижской конференции было созвано только шесть её пленумов, причём только на одном из них обсуждался действительно серьёзный вопрос — об уставе Лиги наций. Во всех других случаях пленум занимался мелкими организационными делами. Такое положение очень раздражало корреспондентов, и для смягчения их настроения члены различных делегаций стали «по секрету» сообщать журналис-там своей страны кое-какие «кусочки информации» о работе конференции. Результатом были незаконная «утечка» в печать сведе-ний доверительного характера и взаимные обвинения делегаций в излишней болтливости, что вело лишь к многочисленным ссорам, конфликтам и общему отравлению атмо-сферы. Подводя итог всем этим и многим иным дефектам Парижской конференции, Никольсон делает такое красноречивое признание:«Я должен сказать, что около 30% всей энергии Верховного совета (т. е. руководящей верхушки конференции. — И. М. ) было затрачено на административные задачи, около 10% — на ненужные детали и около 40% было посвящено предотвращению разрыва с тем или другим из союзников. Только остающиеся 20% были направлены на установление мира между народами» (стр. 121). Все замечания Никольсона о дефектах Парижской конференции несомненно заслуживают серьёзного внимания, особенно со стороны участников всех будущих конференций подобного же типа. Однако при оценке Парижа и Версаля организационно-административные недостатки конференции должны рассматриваться в надлежащей перспективе. Как явствует из предыдущего изложения, неудача парижских переговоров вытекала из других, гораздо более серьёзных и глубоких причин. Впрочем, не подлежит, конечно, никакому сомне-нию, что отмечаемыеНикольсоном организационно-административ-ные дефекты лишь ещё больше усугубляли действие и эффект этих причин. * **Взаключение — несколько слов об отношении Никольсона к Германии. Я ужеговорил выше, что в эпоху Парижскойконференции Никольсонбыл сторонником вильсонизма. Этоозначалочто он был противникомлинии Клемансо иотстаивал принцип «мягкого» обращения с Германией. В дневнике Никольсона можно найти немало высказываний в такомдухе. Именно поэтому онсчитал Версальский договор большимнесчастием для Европы, находя его слишком суровым. Именно поэтому, занося в дневник сцену подписания договора в Версале, он заканчивает ее восклицанием: «Всё это былоужасно!». События последующих лет не могли, конечно, пройти бесследнодля Никольсона. В настоящей книге, которая вышла в Лондоне в июне 1933 г . , когда Гитлер уже пришёл к власти, но когда всё значение данного факта ещё не было по-настоящему оценено в Англии, мы находим сильные отзвуки парижских настроений Никольсона в отношении Германии. Действительно, в первой части книги, суммирующей взгляды автора на Париж и Версаль в перспективе прошедших с того времени 14 лет, та и дело прощупывается их влияние. Однако дальше картина меняется. В годы, непосредственно предшествовавшие второй мировой войне, Никольсон, как уже упоминалось выше, вел вполне определенную линию против Мюнхена, в своих парламентских и литературных выступлениях поддерживая линию Черчилля. С приходом войны Никольсон занял своё место на фронте борьбы с Германией. Хорошее представление о его нынешних настроениях в отношении немцев даёт следующий отрывок из статьи, опубликованной Никольсоном на страницах еженедельника «Спектейтор» в июле 1944 г . в связи с расстрелом английских военнопленных в Германии:«Когдапридёт победа и нацистская система будет повержена в прах, нас будут уверять, что вся деятельность гестапо вызывала у всех благомыслящих немцев ужасное возмущение. Будет сделана попытка убедить нас, что все акты жестокости и несправедливости, омрачав-шие Германию в течение последних 11 лет, должны быть приписаны исключительно нацистской партии и её агентам, в то время как все положительные действия должны рассматриваться как свидетельство того, что «добрая Германия» никогда не исчезала полностью и должна теперь, пройдя через испытания и страдания, избавиться от банды преступников, которые в течение столь длительного периода давали цивилизованному миру искажённое представление о Германии. Такое различие между нацистской партией и германским народом не может быть принято Объединенными нациями, германский народ должен рассматриваться как соучастник преступлений, творимых с 1933 г . Разве могли бы эти преступления совершаться столь успешно, если бы германский народ без всяких угрызений совести непользовался их выгодами? Теперь, когда успех перестал сопутствовать им и когда приблизился час расплаты, германский народ должен осознать свою причастность к этим преступлениям и искупить своё соучастие в них». Хотя в предлагаемой вниманию читателя книге Никольсон ещё носит свой старый, «вильсоновский» костюм, это не мешает книге быть очень интересной и поучительной не только для профессиональ-ного дипломата, но также и для каждого, кто интересуется вопросами внешней политики, особенно в связи с приближением часа оконча-тельного разгрома гитлеровской Германии и проблемами послевоен-ного устройства мира. Не подлежит сомнению, что основной проблемой при этом будет проблема международной безопасности и пути её эффективного разрешения. «Выиграть войну с Германией, — говорил т. Сталин в своём докладе, посвященном 27-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической Революции, — значит осуществить великое историческое дело. Но выиграть войну ещё не значит обеспечить народам прочный мир и надёжную безопасность в будущем. Задача состоит не только в том, чтобы выиграть войну, но и в том, чтобы сделать невозможным возникновение новой агрессии и новой войны, если не навсегда, то по крайней мере в течение длительного периода времени…Для этого, кроме полного разоружения агрессивных наций, существует лишь одно средство: создать специальную организацию защиты мира и обеспечения безопасности из представителей миролюбивых наций, дать в распоряжение руководящего органа этой организации минимально-необходимое количество вооружённых сил, потребное для предотвращения агрессии, и обязать эту организацию в случае необходимости — применить без промедления эти вооружён-ные силы для предотвращения или ликвидации агрессии и наказания виновников агрессии. Это не должно быть повторением печальной памяти Лиги Наций, которая не имела ни прав, ни средств для предотвращения агрессии. Это будет новая, специальная, полномочная международная организа-ция, имеющая в своём распоряжении всё необходимое для того, чтобы защитить мир и предотвратить новую агрессию». Книга Никольсона, дающая богатый материал о том, как не надо делать мир и строить механизм международной безопасности, может именно сейчас оказаться особенно полезной. И. Майский. Ноябрь 1944 г . МоскваКнига перваяКАК ЭТО ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ ТЕПЕРЬГЛАВА ПЕРВАЯПЕРЕМИРИЕДипломатия как искусство и наука. Элемент запутанности. Старая дипломатия и новая. Масштабы и задачи книги. Вопросы, которые она оставляет без ответа. Наступление мира. 11 ноября 1918 г . Соглашения, предшествовавшие перемирию. Ноты президента Вильсона от 23 октября и 5 ноября. Было ли налицо нарушение обязательств? «Pactum de contrahendo» *. «Интерпретация» полковника Хауза. Как тогда смотрели на соглашения, предшествовавшие перемирию. Выборы по купону и избирательные обязательства г. Ллойд-Джорджа. Сущность этих обязательств. Общественная истерия. Обвинение в невежестве. Истинный характер подготовительных работ. Британские приготовления. «Анкета» полковника Хауза. Американская делегация в мирных переговорах. Французские приготовления. Отсутствие согласования. 1Извсех видов человеческих усилий дипломатия является самымсложным. Историкии юристы, основываясь надипломатических протоколах и отчётах, стремятся определить еёочертания строгими штрихами науки. Литератор-публицистнадеется отразить её красоч-ные оттенки в изящном очерке. Специалисты — а их было много — от Кальера до Жюссерана, от Макиавеллидо Жюля Камбона — стара-лись изложить свой собственный опыт в руководствах для тех, кто следовалза ними. Журналист придаёт своему изложению блески картинность. Однако во всех изложениях дипломатии, от кого быони ни исходили, всегда остаётся элемент, которыйпередать не удаётся, естьнечто неуловимое, не поддающеесяопределению. Эта неопределённость в трактовке вызывается различными причинами. Прежде всего расхождением между текстом соглашения и той обстановкой, в которой оно постепенно было достигнуто. Далее есть расхождение между кажущимся и действительным развитием переговоров. Есть тенденция приписывать очевидное влияние фактам, которые только кажутся очевидными. Есть соблазн упрощать сложные мотивы действий, так что сами эти мотивы оказываются неправильно понятыми. Трудно определить соотношение между инициативой отдельного лица и направлением, в котором действует людская масса. Обнаруживается постоянное смешение языков, темпераментов, намерений и пониманий. В довершение всего и более всего есть опасность ошибиться в подлинной ценности вещей и приписать обстоятельствам, которые только кажутся значительными, важное значение, которого они на деле не имеют, и недооценить другие обстоятельства, которые представляются тривиальными, но которые в тот момент были определяющими.
Книгогид использует cookie-файлы для того, чтобы сделать вашу работу с сайтом ещё более комфортной. Если Вы продолжаете пользоваться нашим сайтом, вы соглашаетесь на применение файлов cookie.
