Читать онлайн «Свой остров»

Автор Ааду Хинт

Ааду Хинт

СВОЙ ОСТРОВ

Роман

(эстонс. )

Во время войны я записал две короткие истории о человеке, которого за проявленную в бою отвагу наградили медалью Президента Соединенных Штатов Америки. Это Альберт Каристе. Жизнь его с самой ранней молодости была тяжкой, но мне писать о нем было нетрудно — уж очень образно рассказывал о своей жизни Каристе. Об этом храбром человеке можно было написать длинную историю, но в условиях войны времени для этого не нашлось, поэтому из рассказа Каристе я выбрал лишь два эпизода — один из его детства и другой о последнем бое,— которые и записал. По времени эпизоды эти отделены доброй четвертью столетия, но сам Каристе и я считали, что между ними существует видимая связь. Не будь у него такого тяжелого детства, не укоренись в нем еще с детских лет ненависть ко всякому принуждению, может, и не действовал бы он в бою в решающий миг столь самоотверженно.

Мое детство не было таким трудным, как у Каристе, и в войну не довелось мне совершить ничего сравнимого с его геройским поступком. Да и после войны я в основном писал только о чужих деяниях, Каристе стал тогда председателем крупного колхоза. Различие призваний и свершенного, однако, не мешало нам быть одного мнения, в частности о том, что все с особым усилием обретенное, прочувствованное, услышанное и увиденное в раннем детстве, все это имеет решающее значение в нашей последующей жизни.

Мы с Каристе не первые, кто на своем жизненном опыте пришел к такому выводу. Это было подмечено задолго до нас.

Не случайно Таммсааре избрал эпиграфом для своей эпопеи «Правда и справедливость» слова Бодлера: «Разросшаяся до необъятности в удивительной впечатлительности любая, самая малая детская печаль, всякая малейшая радость становятся позднее для взрослого основой художественного произведения, без того, чтобы сам он об этом знал наперед». Думаю, что основой не только художественного произведения; пережитые в детстве щемящая печаль или звенящая радость могут стать впоследствии для взрослого если и не указующей силой всей жизни, то, по крайности, существенным фактором среди многих других внешних и внутренних усилий.

В нашем доме на Сааремаа не говорили о проказе — как не говорят о веревке в доме повешенного. Одно страшное переживание, связанное с этой ужасной в то время (сейчас гораздо менее тяжкой) болезнью, на всю жизнь въелось мне в память.

Я написал несколько книг, при создании которых прямо или косвенно присутствовал тот вошедший в мягкую, как воск, душу ребенка страх.

В раннем детстве в душу мне вошло и другое роковое переживание, но о нем сейчас говорить рано или уже поздно.

И еще одно запавшее в сознание и долго трепетавшее в юношеской душе переживание стало существенной частью внутреннего побуждения к написанию этой повести.

Мой отец, моряк, нашел в Америке более выгодную работу и более благоприятные условия, чем в тогдашней России, и слал письмо за письмом, чтобы мама продала наш бедный арендный хутор и приехала бы в Америку. Может, мама и отправилась бы со мной туда, да только родители отца, дедушка с бабушкой, вросли корнями в здешние береговые извивы и каменистые расщелины. Из-за дедушкиного отказа ничего не вышло, а за год до первой мировой войны отец и сам вернулся на Сааремаа.