Читать онлайн «Путешествие из Дубровлага в Ермак»

Михаил Хейфец

Михаил Хейфец

Путешествие из Дубровлага в Ермак

Цемаху Вайнеру и Наталье. Гессе, переправлявшим рукопись

Напрашивается то, что, чтобы писать без всякой формы: не как статьи, рассуждения и не как художественное, а высказывать, выливать как можешь, то, что сильно чувствуешь.

(Л. Н. Толстой)

Почему я пишу лагерные книги?

Чистый националист - человек пылкой страсти, причем cтрасти несправедливой. Он напоминает влюбленного, которому немилый муж "предмета" cразу воображается вместилищем всех пороков. А зачем ему узнавать подлинные достоинства ее супруга? Какая объективность у нормального человека, если он преисполнен любовью к некоему объекту, которым, увы, обладает другой !

... Мы ходим по лагерному кругу с Борисом Пэнсоном, художником-сионистом из "группы угонщиков самолета" 1970 года. Мой Боря отрицает в ненавистной ему России абсолютно все - даже ее несомненные для мира достоинства. Даже литературу.

Это вообще не настоящая литература, в ней одна проблема - "человек и общество". А истинная проблема искусства - "человек и человек".

Что ж, верно, "литература в России подготовляла политику и заменяла ее", - писал некогда нелюбимый мною политик Лев Троцкий. Вот только неясно, сумеет ли Борис доказать мне, что проблема "человек и человек" есть единственная, что истинно достойна всякого литератора...

Доминанта русской литературы - в ее прямом общественном служении. И потому Пэнсон прав: она многое теряет в изяществе форм, в разнообразии методов обработки материала.

Органы, созданные Творцом для постижения диалектики души и ритмов эпох, - Гоголь и Толстой, Маяковский и Пастернак - либо губили себя, либо отрекались от литературы, если из-за артистичности своей природы не могли стать Учителями. Народа ли , человечества - вот это едино... Литература служила инструментом пересоздания мира, а не одним лишь орудием самовыражения личности. Даже великой личности.

Как ни парадоксально, но русскую литературу мир отметил и запомнил прежде всего именно поэтому...

В камере No204 следизолятора ЛенУКГБ я прочел "Анну Каренину". Я почти физически ощутил муку Льва Толстого от бремени, избытка его художественного таланта. Он описать мог ВСЕ - но зачем, ради какой цели писать? Ибо только поняв эту конечную цель, можешь решить, наконец неизбежную профессиональную задачу: что именно отобрать в текст из фонтанов возникающих в твоем воображении сюжетов?

Но! Если автором выбрана цель внелитературная, общественная - перед ним неизбежно возникнет иная проблема: а зачем облекать эту систему идей в художественные образы? Зачем нужен театр из придуманных автором ролей? И возникает ощущение, что лжешь и фиглярничаешь, что некоей ужимкой вымысла играешь, чтобы привлечь читателя к правде - по сути-то немудрой и не имеющей отношения к этой игре художеств. С напряженной резью наблюдал я в камере, как вваливаются в "Анну Каренину" новые персонажи - ненужные для главной мысли художника, размазывающие тугую пружину задуманной композиции... После такого романа, понимал я, Толстой неизбежно и должен был попытаться уйти из литературы. Он должен бы ощутить глубокое неудовлетворение художественным качеством того, что рождалось на бумаге.