Солоух Сергей
Солоух Сергей
Картинки
Сергей Солоух
Картинки
короткие истории
Вете Акатовой и Розе Ветровой
Взволнованно.
КРЫЖОВНИК
Серьезный человек в щелочку не подглядывает, буква зет, поза членистоногого, фииии... Да и что увидишь, ценой переохлаждения нежного копчика и нарушения кровообращения нижних конечностей? По большей части, лишь трепет неясных крыл, да нечто розовое без выраженной половой принадлежности. Нет, только лежа, среди смородины и крыжовника, на е5, или, положим, f4, любительской доски пайковых соток.
- Павел!
Зачем отзываться, и выдавать стратегически верно выбранную позицию военно-полевой раскладушки, скрип-скрип, в самый разгар прополки ранней моркови соседскими барышнями? Или это кабачки? Не важно. Ботаника, в данном случае e pluribus unum, лишь ласковый хлорофил фона.
- К Бычковым, наверно, пошел.
Конечно, куда же еще, убыл ремонтировать оранжевый "школьник" со звонком, ловкостью слесарного гения поощрять двигательную активность бычковского потомства.
Легкий ветерок шевелит набедренный сатин Павла Ильича Рабинкова, старшая, все-таки старшая, думает он, выбор немыслимо труден, бессмысленен и решительно невозможен, но сладок концентрацией и сосредоточением. Ммммм. Молочная спелость против сахарной зрелости.
- Козел, этот старый пес, сосед, - скороговоркой поддерживает Катя бойкий ритм удаления маленьких противных листочков, - ты представляешь, вчера предложил подвезти от остановки.
- Вместо двухсот метров, километр околицей?
- Да, в его старых вонючих "Жигулях".
Не такие уж они, положим, и вонючие, думает сестра, но козел, это точно.
- Ну вот опять, целый кусок пропустила, куда торопишься?
- Ленка, ты ворчливее матери.
Тыльная сторона ладони оставляет на лбу пыльную сороконожку. Замарашка, как была замарашкой сестрица, так и останется.
Со стороны малинового плетня, из-за дальнего, поросшего какой-то куринной мерзостью, угла огорода плывут отзвуки полуденного боя кремлевских курантов, "Маяк", ать-два, равнение на звезды, на рубин с электричеством внутри.
Четыре часа дня, скоро Катька засобирается на автобус, которым приедет сын Рабинковых Андрей. Андрюшка - хрюшка, мягкая игрушка.
Врешь, врешь, врешь, ну, Андрюшка, ну, свинюшка, ну, еще туда-сюда, ну а мягкая игрушка, это просто ерунда.
- Знаешь что, твой папаша пристает к Катьке, и за мною нагло подсматривает.
- Это месть за мое счастливое детство у щелочки китайской ширмы. Обратная сторона Эдипового комплекса. Актуализация сублимации.
- Андрюха, ты болтун и очкарик.
- И жид. Скажи, жид пархатый.
- Жид пархатый, жид пархатый.
- Ну, вот, придется теперь тебя наказать.
- Накажи меня, пожалуйста, my dear Andrew, my sweet boy.
- Да уж, придется, я вижу, с первого раза не доходит...
Девушки добивают грядку и разгибаются, Боже мой, Павел Ильич смеживает веки, так даже лучше, этот несносный нейлон, дедерон и полиамид, дурацкие тесемки и лямки, от которых лишь белая рябь полнолунья в глазах, воображение сдувает, уууу-уф, и уносит, уносит... Клен, ты мой цветущий, ты, почему, братишка, весь в разноцветных лоскутках и похож на елку в самый комариный сезон? Волею-с Павла Ильича Рабинкова.