Верст сотни на три одинокий,Готовясь в дебрях потонуть,Бежит на север неширокий,Почти всегда пустынный путь. Порою, по часам по целым,Никто не едет, не идет;Трава под семенем созрелымМежду колей его растет. Унылый край в молчаньи тонет…И, в звуках медленных, без слов,Одна лишь проволока стонетС пронумерованных столбов…Во имя чьих, каких желанийТы здесь, металл, заговорил?Как непрерывный ряд стенаний,Твой звук задумчив и уныл!Каким пророчествам тут сбыться,Когда, решившись заглянуть,Жизнь стонет раньше, чем родится,И стоном пролагает путь?!
ЦИНГА
Когда от хлябей и болотИ от гнилых торфяниковТлетворный дух в ночи идетВ молочных обликах паров,И ищет в избы он пути,Где человек и желт, и худ,Где сытых вовсе не найти,Где вечно впроголодь живут, —Спешите мимо поскорей,Идите дальше сторонойИ прячьте маленьких детей:Цинга гуляет над землей!«Ах, мама! Глянь-ка из окна…Там кто-то есть, наверно есть!Вон голова его видна,Он ищет щелку, чтоб пролезть!Какой он белый и слепой!. . Он шарит пальцами в стене…Он копошится за стеной…Ах, не пускай его ко мне!. . »Дитя горит… И сух язык…Нет больше силы кликнуть мать…Безмолвный гость к нему приник,Припал! дает собой дышать!Как будто ластится к нему,Гнетет дитя, раскрыл всего,И, выдыхая гниль и тьму,Себя он греет об него…Так, говорят, их много мретВ лачугах, маленьких детей, —Там, где живут среди болот,У корелы и лопарей!
НА ВОЛЖСКОЙ ВАТАГЕ
Это на Волге, на матушке, было!Солнце за степью в песках заходило. Я перебрался в лодчонке к рыбацкой ватаге,С ромом во фляге, —Думал я, может, придется поднестьВыпить в мою или в ихнюю честь!Белая отмель верст на пять бежала.
Тут-то в рогожных заслонах ватага стояла. Сети длиной чуть не в версту на древках торчали,Резко чернея на белом песке, просыхали…Домик с оконцем стоял переносный;Края далекого сосны,Из Ярославля, знать, срубом служили,Смолы сочили…Вижу: хозяин стоит; он сказал:«Ваше степенство, должно быть, случайно попал?Чай, к пароходу, поди, опоздали,Заночевали?»Также сказал, что улов их недуренИ что, хоть месяц был бурен,Все же у нихРыбин большихМного в садке шевелится!Может, хочу убедиться?В ближнем яру там садок пребольшущий стоял. Был поделен он на. клети; я шесть насчитал;Где по длине их, а где поперекСходни лежали из тонких досок. Каждая клеть была рыбой полна…Шумно играла в них рыбья волна!Стукался толстый лосось, и юлила стерлядка;В звучно плескавшей воде, посреди беспорядка,Чопорно, в белых тесьмах, проходила севрюга;«Есть, — говорил мне хозяин, — у нас и белуга!»Сунул он жердь и по дну поводил,Поднял белугу! Нас дождь окатил,Чуть показалась она… Мощным плесом хлестнула,Точно дельфин кувырнулась и ко дну юркнула…Ночь налегла той порой…ОчереднойСети закидывал; прочие кучей сидели;Два котелка на треногах кипели;Яркий огонь по синеющей ночи пылал,Искры метал…Разные, пестрые люди в той куче столпились…Были такие, что ближе к огню протеснились;Были такие, что в мрак уходили, —Точно они свои лица таили!«Что его, — думали, — к нам сюда носит?Ежели вдруг да про пашпорты спросит?Правда, далеки пески! Не впервой уходить!Дернула, видно, нелегкая нас посетить!. . »Фляга с ямайским осталася полной при мне:И повернуть-то ее не— пришлось на ремне!Даже и к слову прийти не пришлось никому;Был я не по сердцу волжской ватаге, — видатьпо всему! —Выходцем мира иного,Мало сказать, что чужого…Только отъехавши с версту от стана,Лодкой спугнув по пути пеликана,Он на волнах уносившейся Волги дремал, —Что пеликаны на Волге бывают, того я не знал, —Издали песню я вдруг услыхал хоровую…В звездную ночь, в голубую,Цельною шла, не куплет за куплетом, —Тьму рассекала ночную высоким фальцетомИ, широко размахнув для полета великого крылья,Вдруг ни на чем обрывалась с бессилья…Чудная ночь эту песнь подхватилаИ в отголосках без счета в безбрежную даль проводила…
Книгогид использует cookie-файлы для того, чтобы сделать вашу работу с сайтом ещё более комфортной. Если Вы продолжаете пользоваться нашим сайтом, вы соглашаетесь на применение файлов cookie.
