Эдвард Хоч
Дракула 1944
Из окна своего кабинета гауптман Шелленберг мог обозревать весь Берген-Бельзен, так что любое перемещение заключенных не оставалось незамеченным. В последнее время транспорты прибывали каждый день. Вагоны были плотно забиты мужчинами, женщинами и детьми; до слуха Шелленберга постоянно доносились вопли и крики, столь характерные для лагерей уничтожения — при том, что Берген-Бельзен, в администрации которого он имел сомнительное удовольствие служить, строго говоря, не относился к лагерям смерти. Здесь, в отличие от Аушвитца или Треблинки, отсутствовали газовые камеры. То есть, разумеется, все эти евреи и цыгане, гомосексуалисты и уголовники были обречены. Но смерть приходила не сразу, относительно медленно, шаг за шагом.
Служебные обязанности гауптмана Шелленберга заключились в проведении селекции. По прибытии очередного транспорта именно он отбирал самых сильных физически мужчин и женщин и отправлял на каторжные работы. Тех, кто не годился для этого, гауптман определял в особый транспорт, предназначенный для отправки в небытие.
В последнее время среди заключенных Берген-Бельзена преобладали цыгане. Сам факт не вызывал особого удивления — первые цыгане появились в лагере одновременно с евреями. Другое дело — количество, существенно возросшее в последнее время из-за спешной очистки Румынии.
Фельдфебель Кронкер вытянулся при виде командира:
— Господин гауптман!
— Вольно, Кронкер. Что у нас за ночь? Были смертельные случаи?
— Так точно, два.
— Кто такие?
— Заключенный из барака 44… — фельдфебель сделал паузу. — И часовой.
Гауптман был неприятно удивлен:
— Часовой?
— Так точно, новенький. Заснул и не проснулся.
— Что же с ним стряслось?
— Потеря крови, герр гауптман.
Шелленберг нахмурился. Весьма подозрительная причина.
— Все ли заключенные были заперты ночью? — спросил он.
— Так точно, герр гауптман.
— Подготовьте письменный рапорт.
Утренний обход однообразных серых бараков, регулярно проводившийся гауптманом, заключался в том, что господин Шелленберг останавливался у входа каждого и громко задавал один и тот же вопрос: «Все вышли на работу?» — после чего делал в блокноте соответствующую пометку рядом с номером барака. Сегодня этот процесс был нарушен. В одном из бараков гауптман вдруг обнаружил сидящую цыганку.
— В чем дело? — строго спросил он. — Почему не на работе?
— Мой работа здесь, — ответила цыганка с сильным акцентом. — Я ухаживать за больным.
— Имя? — спросил гауптман. — Откуда прибыла?
— Ольга Хелсинг. Прибыла из Румынии с группой бродячие цыгане. Нас задержать военный патруль Германия.
— Понятно, — офицер окинул взглядом внутренности барака.
— И где же больной, за которым ты ухаживаешь? Ну-ка, покажи!
Цыганка послушно пошла вперед, Шелленберг последовал за ней. В самом темном углу барака она остановилась.
— Вот он.
Гауптман с трудом различил неподвижно лежавшего на нарах человека.
— Что с ним? — спросил Шелленберг.
— Не может работать днем. Страшный болезнь, кожа не выносить солнца. Очень редкий болезнь и очень опасный болезнь, — добавила цыганка.