Александр Варго
Гример
Вам приходилось когда-нибудь думать о том, что мед пахнет смертью? Я раньше тоже не знал этого…
В кромешном мраке чиркнет спичка. Ее беспомощный огонек качнется, приблизится к фитилю свечи, лизнет его оранжевым язычком. Темнота затрепещет и отодвинется, оголив невидимые до этого руки и инструменты на дощатом столе. Тонкие пальцы того, кто знает меня, но кого я никогда прежде не видел, скатают цилиндрики в шарик, оплавят их на пламени свечи и слепят восковую куклу, подправив ее теплым лезвием ножа. Несколько взмахов острыми ножницами. Палой листвой посыплются шуршащие обрезки креповой бумаги, обовьют куклу и станут траурным платьем, а выкрашенный черной тушью локон пакли – волосами. Тонкая кисточка пройдется по восковому лицу, прорисует на нем глаза, нос, рот, оживляя его. Затем искривленные хищной улыбкой губы произнесут имя женщины, и раскаленная докрасна тонкая спица вонзится в ее грудь. Брызнет, задымится расплавленный воск. В воздухе поплывет дразнящий медовый запах. А где-то в городе женщина, чье имя было брошено в темноту, внезапно пошатнется и схватится за пронзенное внезапной болью сердце. Когда над ее мертвым телом склонится врач «Скорой помощи», неизвестный при свете свечи уже будет обряжать следующую куклу. А затем произнесет в пропахшую медом темноту следующее имя: мое или ваше.
Обычно я стараюсь на это не смотреть, но в тот день пришлось. Работать доводилось сразу вдвоем, иначе не успеть. За клиенткой, сорокалетней ухоженной дамой, через три часа должен был приехать муж и отвезти ее домой. Женщина, как и положено, лежала на столе из нержавеющей стали. Петруха с видом творца, собирающегося подправить свое творение, скептически морщился, разглядывая ее незагорелый живот, и озабоченно чесал затылок. В его старомодных очках-велосипедах отражалось искаженное линзами помещение.
Ряды столов, облицованные белым кафелем стены, свисающие на длинных электрических шнурах конусы светильников. Зал напоминал бильярдную, не хватало только игроков с киями. Длинные волосы Петрухи, связанные в тугой лошадиный хвост, торчали из-под синей шапочки.– Древесных опилок или стружек, как положено по инструкции, у нас, конечно же, нет? – спросил он не у меня, а просто бросил в гулкое пространство очевидное.
– Естественно. Неделя скоро пройдет, как везут и никак не довезут, – я уже нервничал. – Сворачивайся побыстрей; пока ты не закончишь, я макияж ей не могу наложить.
– Успеешь сделать из нее куколку, Марат. Вид у нашей мадам должен быть приятный и аккуратный. Так что и мне не схалтурить…
Петруха, тихо ругаясь, отправился на поиски. Замену опилкам и стружкам он нашел быстро – не в первый раз выкручивался. Вернулся с пачкой старых рекламных газет и стоптанными кроссовками в руках.
– А ты, Марат, не морщись, – предупредил он меня. – Кошмары мне сниться не будут. Не придет она ко мне во сне и не закричит: «Отдай мое сердце и печень в придачу!» Потому что я профессионал. И твердо знаю, что мертвецы не ходят. Иначе бы давно из нашего морга разбежались бы по домам. И вообще, прикури мне, пожалуйста, сигарету, – Петруха приподнял руки в тонких латексных перчатках и сложил губы трубочкой.