Плотники о плаху притупили топоры. Им не вешать, им не плакать – сколотили наскоро. Сшибли кружки с горьким пивом горожане, школяры. Толки шли в трактире «Перстень короля Гренадского». Краснорожие солдаты обнимались с девками,Хохотали над ужимками бродяги-горбуна,Городские стражи строже потрясали древками,Чаще чокались, желая мяса и вина. Облака и башни были выпуклы и грубы,Будет чем повеселиться палачу и виселице!Геральдические львы над воротами дули в трубы. «Три часа осталось жить – экая бессмыслица!»Он был смел или беспечен: «И в аду не только черти!На земле пожили – что же! – попадем на небеса!Уходи, монах, пожалуйста, не говори о смерти,Если – экая бессмыслица! – осталось три часа!»Плотники о плаху притупили топоры. На ярмарочной площади крикнули глашатаи. Потянулися солдаты, горожане, школяры,Женщины, подростки и торговцы бородатые. Дернули колокола. Приказали расступиться. Голова тяжелая висела, как свинчатка. Шел палач, закрытый маской, – чтоб не устыдиться,Чтобы не испачкаться – в кожаных перчатках. Посмотрите, молодцы! Поглядите, голубицы!(Коло-тили, коло-тили в телеса колоколов. )Душегуб голубоглазый, безбородый – и убийца,Убегавший из-под стражи, сторожей переколов. Он был смел или беспечен. Поглядел лишь на небо. И не слышал, что монах ему твердил об ерунде. «До свиданья, други!Может быть, и встретимся когда-нибудь:Будем жариться у черта на одной сковороде!»
Май 1938
Пастух в Чувашии
Глухой хрипун, седой молчальникИз-за коряг следил луну. Вокруг стоял сухой кустарник,Жевали совы белену. И странны, как рога оленьи,Валялись корни в отдаленье. На холод озерных зеркалТуман влачил свои полотна. Здесь мир первичный возникалИз глины и куги болотной. …И, звезд питаясь млечным соком,Сидел он, молчалив, как окунь. Как дым, кипели комарыВ котле огромной лихорадки. За косогоры падали миры.
И все здесь было в беспорядке. Я подошел к огню костра. – А сколько будет до кордона? —Глаза лениво и бездонноГлядели из болотных трав. Он был божественный язычникИз глины, выжженной в огне. Он на коров прикрикнул зычно,И эхо пело в стороне…Я подражал «Цыганам» ПушкинаДо третьих петухов. Потом достигла речь кукушкинаСветлевших перьев облаков. Коровы сбились в теплый ком,Следя, как звезды потухали. Шурша шершавым языком,Они, как матери, вздыхали…
Конец 1938
Охота на мамонта
Я спал на вокзале. Тяжелый мамонт,Последний,шел по болотам Сибири. И камень стоял. И реки упрямоВ звонкиеберегабили. А шкуры одежд обвисали. В налушнахСтрелы торчали. И было слышно:Мамонт идет по тропам непослушным,Последний мамонт идет к водопою. Так отступают эпохи. Косые,Налитые кровью и страхом глаза. Под закосневшим снегом РоссииОставив армию,уходит на Запад. Но челюсть разорвана криком охоты. Кинулось племя. В руках волосатыхСвистнули луки, как птицы…И кто-тоУже умирална топях проклятых. И вдруг закричалпоследний мамонт,Завыл,одинокий на всей земле. Последним криком своим и самымУгрюмым и долгимкричал зверь. Так звал паровоз в ледниковой ночи,Под топот колес,неуемно,грозно…Мы спали тогда на вокзале тифозномИ там же кончалисьпри свете свечи.
Книгогид использует cookie-файлы для того, чтобы сделать вашу работу с сайтом ещё более комфортной. Если Вы продолжаете пользоваться нашим сайтом, вы соглашаетесь на применение файлов cookie.
