Роберт Дж. Кнехт
Ришелье
Неизвестный Ришелье
Полноте! — воскликнет читатель, взявший в руки эту книгу. — Да кому же он не известен? Действительно, кому? Довольно упомянуть имя Ришелье, чтобы из небытия возникла целая эпоха, воскрешенная более полутораста лет назад блистательным талантом Дюма-отца. «Дьявол в пурпурной мантии» — Арман Жан дю Плесси, кардинал и герцог де Ришелье обрел на страницах «Трех мушкетеров» свое поистине «второе рождение». Десятки поколений читателей судили, да и судят до сих пор, о его личности и государственной деятельности, основываясь на мнениях знаменитого романиста. В образе Ришелье подлинная историческая личность и герой романа соединились столь органично, что противопоставление исторической правды и художественного вымысла стало некоей трудно разрешимой дилеммой. Воистину, правы были братья Гонкур, когда писали: «История — это роман, который был; роман — это история, которая могла бы быть». Двадцатый век лишь закрепил положение, сложившиеся в веке девятнадцатом. «Правление Ришелье, и особенно его образ, — писала А. Д. Люблинская, — связаны теперь в воображении читателей Дюма и бесчисленных кино- и телезрителей с бессмертными «Тремя мушкетерами». Как бы вольно ни обращались сценаристы и режиссеры с тканью знаменитого романа, фигура кардинала как воплощения зла остается неизменной. Дюма следовал за своими современниками — историками романтической школы и литераторами. С той поры в науке Ришелье был множество раз «реабилитирован», и каждая новая работа приносит тому все новые и новые доказательства.
Но это — достояние специалиста. Послужит ли оно когда-нибудь созданию нового романа? Вопрос, надо признать, и по сей день остающийся риторическим. Причин тому множество, но самой очевидной является, по-видимому, чрезвычайная скудность в отечественной исторической литературе биографических сочинений о жизни и деятельности одного из великих кардиналов, «сотворивших Францию». Появление в 1990 г. биографии Ришелье, написанной П. П. Черкасовым, и переиздание биографического очерка о Ришелье, вышедшего еще в конца прошлого века в «Биографической библиотеке» Ф. Павленкова, не могли коренным образом изменить сложившейся в отечественной историографии ситуации.
«Литературный» Ришелье, как и прежде, довлеет над Ришелье «историческим».По сути, тот Ришелье, которого «знает» у нас в стране массовый читатель — это Ришелье Дюма и, быть может, отчасти Ришелье Альфреда де Виньи и Виктора Гюго. Впрочем, и потомственный аристократ граф де Виньи и сын наполеоновского генерала Гюго — оба были весьма далеки от того, чтобы в своих произведениях приблизиться к разгадке «тайны» Ришелье. Если Виньи попытался «развенчать» Ришелье с правых, консервативных позиций, считая его подлинным творцом абсолютной монархии, уничтожившей «старинные доблести, вольный дух и независимость дворянства», то Гюго воспринимал кардинала «как символ деспотического антинародного правления». «Человек-символ» оказался столь магически неотразим, что даже историки-профессионалы нередко ошибались в его оценке, подчас «демонизируя» Ришелье, рисуя его всесильным гением, осуществляющим только свою личную волю. Однако подлинное историческое величие Ришелье заключается, разумеется, не в этом. Особое значение Ришелье в истории французского абсолютизма заключается в создании для фактически сделавшейся неограниченной королевской власти недостававших ей постоянных центральных и местных органов, при помощи которых эта власть могла бы непрерывно и успешно действовать. «Не преувеличивая значения его деятельности, — писал автор огромной семитомной «Истории кардинала де Ришелье» Габриэль Аното, — небесполезно все-таки вспомнить, как она примыкала к общей политике королей… Эта борьба (между знатью и королевской властью. — А. Е. ), — продолжает историк, — еще не была окончена в ту минуту, когда Ришелье становится во главе правления, но, бесспорно, он следовал монархической традиции, когда наносил феодальной аристократии последний удар». Строго говоря, Аното не совсем прав в последнем своем утверждении. Окончательно с феодальной вольницей покончит лишь «великий век» Людовика XIV. Именно «король-солнце» положит последний кирпичик в величественное здание абсолютной монархии, но как раз это, по всей вероятности, создаст некую критическую массу, в силу которой оно тогда же даст трещину. Однако в целом Аното совершенно верно определил то, в чем, собственно, состоит историческое бессмертие Ришелье. Великий кардинал был одной из ключевых фигур в длинной веренице французских государственных деятелей и политических мыслителей, создавших абсолютную монархию как доктрину и реально действующий политический институт. Ришелье — подлинный сын своего сословия — дворянства и сын своего века не выходит за рамки эпохи и в какой-то мере является ее «визитной карточкой». Без Ришелье наше представление об абсолютизме XVIII в. будет неполным и совершенно недостаточным. С Ришелье это вполне историческое, а следовательно, и подзабытое понятие обретает свою реальность.