ЕВГЕНИЙ ФЁДОРОВИЧ БОГДАНОВ
КОГДА ОТЦВЕТАЮТ ТРАВЫ
КОГДА
ОТЦВЕТАЮТ
ТРАВЫ
Поле вгустую усеяно ромашками, будто снег внезапно выпал на травы и не таял, греясь в лучах солнца.
Над полем раскинулось голубовато-золотистое, спокойное небо. Изредка налетал ветер, и внизу, под обрывом, Чарома покрывалась пупырышками ряби. Ромашки бились головками о сапоги, роняли белые, кое-где уже начавшие подсыхать лепестки. Травы отцветали, теряя раннюю сочность и свежесть, и сеяли спелую пыль семян. Колхозники с дальних, богатых травостоем лугов переходили на ближние покосы.
Клавдия шла с покосов домой. Ей хотелось в субботний вечер пораньше истопить баню, вымыть в избе полы, чтобы муж, вернувшись с пожни, мог хорошо отдохнуть.
Походка у Клавдии быстрая и легкая. Женщина словно скользила по тропинке, сохраняя неподвижность и стройность стана, придерживая загорелой рукой косу на плече. На полотне косы присохли травинки.
Клавдия быстро склонилась и сорвала цветок, потом еще сорвала и, увлекшись, набрала большой букет ромашек. А после спустилась к берегу и пошла к мосту.
Когда Клавдия шла по мосту, старенькому, горбатому, перекинутому деревенскими плотниками через реку, её стала догонять телега. Это из Данилова везли почту. В телегу была запряжена рыжая, толстобрюхая, известная всему сельсовету своей ленью кобыла Синька. На передке телеги подминала под себя сено возчица Аксинья, тоже рыжая и под стать Синьке неповоротливая. Рядом с ней сидел подросток, а за телегой шел мужчина в зеленой рубашке с короткими рукавами. Он показался знакомым. Но лишь Клавдия как следует рассмотрела его, она без оглядки побежала вперед и свернула к своей избе. Телега протарахтела следом. Стоя на крыльце, Клавдия проводила ее взглядом.
В глубине улицы телега остановилась, мужчина и подросток скрылись в проулке, а почта проехала дальше.
Клавдия, сжимая древко косы так, что побелели пальцы, вздохнула и подумала: «Василий… В отпуск, видно. С сыном».
Из-за поворота вымахнул всадник на гнедом коне. Над конем вились овода. Всадник, её сынишка Глеб, крикнул: — Мам! Я скоро вернусь! — и скрылся.
Клавдия подумала о сыне: «Привязался к табуну, как цыган. А осенью в армию!»
От ромашек, поставленных в горнице, стало как будто прохладнее. Потом Клавдия затопила баню и, возвращаясь домой, в задумчивости остановилась у старого амбара. Возле него шумели листьями две черемухи. Они то ли росли от одного корня, то ли посажены были очень близко, но клонились в разные стороны. Когда-то под черемухами была лавочка. Теперь она исчезла, и черемухи как-то осиротели, облезли, покривились еще больше. И листьев стало на них не густо, и ягоды стали мельче, и трава под черемухами — девственно непролазная крапива да бурьян.
Клавдия долго стояла у амбара.
…Да, лавочки давно уже нет, и амбар обомшел, и крыша на нем наполовину истлела. А раньше всё тут было веселым, приглядным и по-молодому крепким.
Новые теперь амбары и черемухи — всё новое.
Испугавшись, что люди могут заметить, что она стоит, как вкопанная, и смотрит на амбар и черемухи, Клавдия спохватилась и ушла.