Анатолий МАРКУША
БОЛЬШИЕ НЕПРИЯТНОСТИ
Жан-Поль.
Александр Блок.
То, что я собираюсь рассказать, правильнее всего назвать фрагментами одной жизни. Я собираюсь говорить главным образом о своих просчетах, промахах, ошибках — словом, о теневых сторонах существования, что не украшают жизнь, а делают ее труднопроходимой. Разумно спросить: а чего тебя, брат, на такие саморазоблачения тянет?
Скрывать нечего, лакировать тоже: отвечу.
Когда выходишь к четвертому развороту, когда впереди последняя прямая — это соображает каждый зеленый пилотяга, — маневрировать не приходится, самое время подумать о душе.
В моем понимании подумать о душе — значит поддержать идущего вслед, чтобы не споткнулся там, где я шишку набил, открыть глаза сменщику на мои грехи — не греши подобно! А отважишься, знай, какой ценой за это приходится платить...
Должности мои, звания — чешуя. С них разговор начинать не стоит. Существенно одно: я — летчик.
Если хорошенько подумать, летчик — не только и даже не столько профессия, сколько состояние, образ мыслей, стиль поведения, отличающие человека этого сословия ото всех остальных людей тем, что он — летчик — способен, забыв о рулях и прочих органах управления, вообще обо всей материи, образующей самолет, свободно перемещаться в небе.
Только не спешите подсказывать: как птица!
Настоящий летчик делает это много лучше птицы.
Таким образом, я утверждаю: летчик — существо особое, сформированное землей, небом и самолетом.
И суд над нами особый: высшая его инстанция — земля.
Земля строга и бескомпромиссна, молча принимает и лейтенантов, и генералов, разумеется, летающих. Льгот — никому.
Что-то в последнее время небо мне снится.
Раньше, пока летал, никогда этого не было, а теперь — списали с летной работы — и снится.
Все чаще не праздничное, не голубое в белых, как невеста, нарядных облаках, а сумрачное, тревожное.
И снова чувствуют руки холодок тумблеров, жесткую выпуклость ручки управления, так плотно ложащейся в пальцы; и жмурятся, глядя мне в лицо, зеленоватыми глазами циферблаты приборной доски...