Александр Силецкий
Мишень
Был обыкновенный вечер. Духулев кутил.
С тех пор, как его бросила жена, перебравшись жить к человеку с перспективой, а немного погодя разбились при посадке самолета мать с отцом и он остался, как лохнесское чудовище, один на белом свете, на него напала страшная хандра, и даже честное хождение на службу не спасало, и общение с друзьями стало в тягость.
Но потом, во сне, ему явился ангел и сказал: «Не куксись, Духулев. Иди — кути. Наплюй на все. Воруй и продавай, гуляй и пей. Ты, Духулев, особенный. Как миллион других. Тебе все можно. Надо жить. Откуда средства раздобыть? А ты в них не стесняйся — будут средства. Как-нибудь потом сочтемся. Действуй, Духулев!»
И Духулев теперь кутил.
И продавал, и воровал. И в средствах не стеснялся. Жил на полную катушку. Интересно жил. По службе начал подниматься. Многим поперек дороги становился, многим крылышки пообрывал.
И каждый раз кутил — как человек немаленький, которому и вправду наплевать на всех.
Такую вот невиданную силу возымел вдруг ангельский совет. Чудовищную силу.
Ведь для того и существуют ангелы-хранители.
Одно лишь Духулев из виду упустил: у каждого есть свой душевный ангел, для других подобный черту.
И, наконец, случилось так, что Духулев с немалым удивлением обнаружил: все его успехи в жизни — в общем-то пустяк, ничто в сравнении с тем, что есть на самом деле жизнь.
А вот она — как раз и не подарок, самый крупный неуспех, коли приходится бесстыдно воровать, и продавать, и предавать, и после этого еще кутить, размашисто, жестоко. Лишь бы казаться сильным и счастливым.
Такие вот блаженные паскудства.
Конечно, Духулев не думал плохо о себе, зато других внезапно стал подозревать. А прежде ведь — плевал.
Сломалось что-то в механизме.
Хоть бы ангел снова появился, подсказал — так нет, пропал совсем. А жить по давнему совету Духулев устал.
Все в жизни хорошо, да только жизнь — ни к черту.
В этой мысли Духулев все больше укреплялся, сам не ведая, как это получилось.
Злым он сделался и нервным. И от того лишь еще больше воровал, и продавал, и предавал, и еще выше поднимался — с должности на должность, и, разумеется, кутил, беспутно отмечая каждый шаг свой по земле, любое унижение, которое все дальше возносило, каждый подлый и необходимый жизненно поступок, от которого болело на душе и сердце заходилось по ночам.
Как дальше быть?
Он потерялся, он застыл, бездарно двигаясь вперед.
Где ангел?
Неизвестно.
Духулев был предоставлен сам себе.
И жизнь его, такая нужная всем людям, как подобострастно выпевали подчиненные и те, кто хоть немного, но зависели от прихотей его, — да, жизнь, не изменяясь, продолжалась день за днем.
Тот вечер тоже был обыкновенный.
Духулев кутил. Убого, низко, наравне с другими, в кабаке.
Он это называл достойным приобщеньем к массам, к их запросам…
Ну, а попросту — не мог быть дома, в лютом одиночестве, в тоске.
Размашисто гулял, как купчик, помнящий, что от рожденья он — босяк.
Он уходил всегда последним.
И теперь дождался, когда ресторан закрыли.