Евгений Филимонов
В пути
Мать как следует закутала малыша, и они вышли в темноту. Пригород замолкал к ночи, лишь в непроглядном отдалении без устали лаял какой-то сверхбдительный пес. Они прошли по ступеням из плитняка. Впереди в слабом свете одиноких фонарей брезжил длинный тротуар вдоль широкой грунтовой дороги. Малыш, как всегда, шел впереди: задрав голову, он всматривался в черное небо.
— А на той картинке не так. — Он внезапно обернулся к матери, и та чуть не споткнулась о маленькую фигурку. — Там нарисованы такие точечки. С такими острыми иголками,
— А-а, вот ты о чем. Это очень старая книжка. Так изображали звезды. С лучиками.
— Звезды? — Малыш не понял, он даже остановился. — Ты мне никогда об этом не рассказывала.
Женщине не хотелось пускаться в длинные объяснения.
— Еще расскажу. Завтра, когда включат день.
— В той книжке написано, что день не включался, а наступал.
— Это почти одно и то же. Вообще зачем ты взял эту книжку? Папа ее очень бережет, он будет недоволен, когда узнает.
— Я сам ему скажу. Пускай он расскажет, раз ты не хочешь…
Некоторое время шагали молча вдоль хмурых спящих домов, еле угадываемых в окружающем мраке. Но малыш не мог долго безмолвствовать.
— И они — светились?
— Кто — они? — Мать уже потеряла нить разговора, углубившись в свое. — Ах, звезды! Да, конечно же. Только света давали очень мало.
— Меньше, чем эти фонари?
— Гораздо.
— Меньше, чем лампы в теплицах?
— Куда там.
— Меньше, чем дневные светипьники?
— Ни в какое сравнение не идет. Малыш задумался.
— И от них не было никакой пользы?
Он привык к тому, что все вокруг так или иначе служило полезной цели, было на строжайшем учете — тепло и свет особенно.
— Никакой, сынок, — рассеянно отозвалась мать.
— Все равно… — малыш вздохнул.
— Это, наверное, было красиво.— Не знаю. Уже давно нет тех людей, которые их видели. Там их было много.
Она неопределенно махнула рукой в сторону тусклого зарева над горизонтом, в котором льдисто обозначались бессчетные прозрачные остовы теплиц. От светящегося облака уходил в зенит тонкий, еле различимый лучик. Слегка журчала вода — в теплицах включили дождь.
— А что это? — Малыш спросил о лучике.
— Это наш инверсионный след, — ответила мать механически.
— Инве… инне. . ?
— Этот след мы оставляем за собой, когда летим в пустоте.
— Но мы же никуда не летим!
Малыш рассердился. Он подумал, что его дурачат, такое случалось.
— Тебе так кажется, малыш. На самом деле мы летим. С ужасной, огромной скоростью. Мы на это тратим почти всю свою энергию. И все, наверное, зря.
В голосе ее малыш уловил привычную, сдерживаемую горечь — горечь взрослого человека.
— Почему — зря? И зачем нам лететь? Нам ведь и так хорошо.
— Нет, маленький. Мы улетели, чтобы спастись. Там, где мы были раньше, все должно было погибнуть — солнце, звезды, весь мир, все-все.
— О-о! Мы вовремя убежали?
— Да, малыш. Но теперь у нас на исходе энергия. А нужно добраться во-он до того пятнышка. Оно называется Вторая метасистема.
Мальчик увидел над кровлей дома бесплотное струение света.
— Мы на полпути туда. Вся наша энергия уходит на движение — вот почему вокруг так холодно и темно. И теперь некоторые люди думают, — а может, не надо вообще лететь?