Дэвид Митчелл
Лужок Черного Лебедя
Январский день рождения
«Ко мне в кабинет – ни ногой». Такое правило установил папа. Но телефон прозвонил уже двадцать пять раз. Нормальные люди обычно сдаются после десяти-одиннадцати звонков, если только речь не идет о жизни и смерти. Правда же? У папы есть автоответчик, как у Джеймса Гарнера в сериале «Рокфордские файлы», с большими бобинами пленки. Но в последнее время папа перестал его включать. Тридцать звонков. Джулия не слышит, у нее в мансарде грохочет на полную катушку Don’t You Want Me группы Human League. Сорок звонков. Мама тоже не слышит – она пылесосит гостиную, и к тому же у нее стиральная машина трясется как бешеная. Пятьдесят звонков. Тут что-то не так. А если папу раскатало в лепешку в аварии на M5 и у полиции есть только этот номер телефона, потому что остальные папины документы сгорели? Тогда мы лишимся последнего шанса повидать обгоревшего отца перед смертью в больнице.
И я переступил порог, чувствуя себя как жена Синей Бороды, которая нарушила запрет. (Конечно, Синей Бороде только того и надо было. ) В папином кабинете пахнет фунтовыми банкнотами – бумажный и одновременно металлический запах. Из-за опущенных жалюзи казалось, что сейчас вечер, а не десять утра. На стене очень суровые часы – у нас в школе везде висят точно такие же. И фотография: Крэйг Солт пожимает папе руку по случаю того, что папу сделали региональным директором продаж «Гринландии» (через «и», так называется сеть супермаркетов, а не через «е», как остров). На стальном столе – папин компьютер марки IBM. Он стоит тысячи фунтов, чесслово. Телефон у папы в кабинете красный, как будто аппарат экстренной связи у какого-нибудь президента. У него кнопки, которые надо нажимать, а не диск, как у нормальных телефонов.
В общем, я набрал воздуху в грудь, поднял трубку и назвал наш домашний номер. Хотя бы его я могу произнести не запинаясь. Обычно.
Но в трубке молчали.
– Алло! – произнес я.
– Алло?Человек на том конце дышал так, как будто порезался бумагой.
– Вы меня слышите? Я вас не слышу.
Еле слышно заиграла мелодия из «Улицы Сезам».
– Если вы меня слышите, стукните по трубке один раз. – Я вспомнил детский фильм, в котором так делали.
Стука не последовало, только музыка из «Улицы Сезам» продолжала играть.
– Наверно, вы ошиблись номером, – предположил я, теряясь в догадках.
На том конце завопил младенец, и трубку бросили.
Когда тебя кто-то слушает в телефоне, получается
Я его слышал. Значит, на том конце слышали меня.
«Семь бед – один ответ». Эту пословицу мы сто лет назад проходили с мисс Трокмортон. Раз уж подвернулся предлог зайти в папин кабинет, я раздвинул полоски жалюзи, острые, как бритва, и глянул в окно – за приходские земли, сквозь ветви флюгерного дерева с петухом, за поля, – на Мальвернские холмы. Бледное утро, ледяное небо, холмы покрыты коркой льда, но снег, кажется, не задержался надолго. Обидно. У папы вращающееся кресло – почти такое же, как в орудийных башнях «Тысячелетнего сокола» у лазерных батарей. Я принялся палить в советские «МиГи», заполонившие небо над Мальвернскими холмами. Вскоре я уже героически спас десятки тысяч мирных жителей отсюда до Кардиффа. Приходская земля покрылась обломками фюзеляжей и обугленными крыльями. Я метал снотворные дротики, стрелял в советских летчиков, пока они катапультировались. Наши морские пехотинцы с ними разберутся. Меня захотят осыпать медалями, но я откажусь. «Нет, спасибо, – отвечу я Маргарет Тэтчер и Рональду Рейгану, когда они придут к маме на чай. – Я лишь выполнял свой долг».