– А зачем письмо-то отсылать? Пусть лучше наш человек там находится и ждёт того, кто предъявит указанный рубль.
– Можно и так. А что, если он слежку учинит за отправителями? – усомнился помощник начальника сыскного отделения.
– Он что за всеми тремя разом следить будет? Смех! Не выдумывайте. Просто посадим человека на главном почтамте и всё.
– А если преступников несколько? – не сдавался Каширин. – Всякое может быть.
– Послушайте, Антон Филаретович, я готов держать с вами пари, что никаких злодеев вообще нет. Это чьи-то глупые шутки. Если бы Кухтин выбросил злосчастное письмо в мусорную корзину, всё было бы в порядке.
Поляничко задумался на миг, но тут же спросил:
– А вдруг он сам придумал всю эту катавасию?
– То есть газетчик его и сочинил? – переспросил Каширин.
– Ага, для поднятия тиража. А теперь боится в этом признаться. – Поляничко поднял вверх указательный палец и добавил: – Допускаю, что всё это они заранее согласовали с редактором. И тот, чтобы отвести от себя подозрение, выдумал командировку в Медвеженский уезд.
– Резонно. Пожалуй, надо проверить их «Ундервуды» на предмет совпадения печатных следов букв на бумаге и в письме.
– А вот это правильно. И не теряйте времени. Стало быть, первое: готовим материал для передачи судебному следователю Леечкину по статье о клевете, распространении ложных слухов и оскорблениях; второе: внедряем своего агента на почту; и третье: проверяем печатные машинки этой несчастной газетёнки. Всё. – Поляничко поднялся и одёрнул полы пиджака, – пора к полицмейстеру на доклад. А вы занимайтесь, Антон Филаретович, занимайтесь. Работы непочатый край.
III
Впервые за последние три дня коллежский асессор Виктор Самсонович Бояркин проснулся в прекрасном настроении, и причин тому было две. Во-первых, угрозы безымянного злодея не проявились, несмотря на то, что Виктор Самсонович никаких покаянных писем не писал, а во-вторых, приснился ему сладкий, как первый поцелуй, сон и вставать не хотелось. Пригрезилось, что он самый настоящий персидский шах и в гареме у него все пятьсот учениц женского духовного училища, что на Невинномысской улице. Этакие лапоньки-скромницы. А верховодит этим «цветником» его любовница, актриса местного театра Людочка Заславская. Готовит себе достойную, так сказать, смену, обучая невинных красоток разного рода любовным премудростям. «К чему, интересно, снится гарем? – пронеслась в голове любознательная мысль. – Супружница, наверняка, знает, так ведь у неё не спросишь … Актриска моя, небось, ещё в кроватке нежится. У неё сегодня вечером премьера. Обязательно сходим с супругой. А в понедельник надо к ней заглянуть, – он сладко облизал губы, – почти, неделю не виделись. Служба-с. Оттого, верно, и приснилась … негодница».
Виктору Самсоновичу совершенно не хотелось отпускать эти приятные мысли и потому, он продолжил фантазировать. «А вот бы, и правда, гарем завести? Ну, можешь себе позволить – изволь! Ты состоятельный человек, не какой-нибудь там инженеришка на заводе «Руднева и Шмидта», или земский врач в уезде…Конечно, не купец I гильдии и даже не II, но всё же деньжата имеются. Так почему нельзя жить, как хочется? – старший советник Губернского Правления тяжело вздохнул и пришёл к выводу, что ничего подобного в Ставрополе сделать не дадут. – «Ещё и в Тюремный замок упрячут». – От этой мысли затошнило, ведь в городской тюрьме он, как член попечительского комитета «О тюрьмах», был второго дня. Правда, вместо обхода камер попил чаю в кабинете начальника и через полчаса уехал с подарками, но осадок остался нехороший, будто ночью попал на кладбище да ещё в осеннюю распутицу. Грязь и страх. И серая безысходность. В коридорах хоть нос закрывай, никакой «Брокар» не поможет. – А всё-таки надобно съездить в епархиальное женское училище на Софиевской площади, начальницу навестить, на воспитанниц поглядеть…».