Читать онлайн «Мекканские откровения»

Изуцу, Р. Ландау). Последний подход оказался особенно живучим, прежде всего благодаря тому, что после смерти Ибн ал-'Араби его ближайшие ученики и последователи, отвечая потребностям своей эпохи, дали его воззрениям сугубо философскую интерпретацию, рационализировали их, игнорируя то, что не соответствовало их тогдашним задачам. Предпринятая ими попытка добиться гармонии между доктриной великого суфия и достижениями мусульманской философии, которая в XIII —XIV вв. пережила второе рождение, будучи инкорпорированной мусульманским спекулятивным богословием и мистицизмом, оказалась удачной. В итоге оригинальные воззрения Ибн ал-'Араби отступили на задний план, уступив место их рационалистическим переработкам, которые создавались его комментаторами на протяжении двух веков1 . Подробнее см. Кныш А. Учение Ибн Араби; он же. Later Islamic Tradition; Morris. Interpreters. 8 А. Д. Кныш. Введение • Л ÎJL> Рафинированное вследствие рационализации и систематизации учение Ибн ал-4Араби получило наименование ««единство бытия* (вахдатп ал-вуджуд), ставшее источником заблуждений как для мусульманских, так и для западных ученых. Во-первых, проблема бытия (существования) являлась одной из основных для средневековой мусульманской философии и появление ее в составе названия данного учения подчеркивало его по преимуществу философский характер, которого оно на самом деле не имело; во-вторых, подобное название свидетельствовало о том, что концепции бытия, главному компоненту учения, подчинены все прочие его аспекты, чего также не было у Ибн ал-'Араби; наконец, в-третьих, сочетание терминов «бытие» и «единство» не могло не натолкнуть на мысль о пантеизме (характерно, что в современных философских словарях термином вахдатп ал-вуджуд однозначно переводят европейский «pantheism»). И действительно, оказавшись под гипнозом этого названия, западные ученые, изучавшие в университетах Толанда и Спинозу, поспешили отнести Ибн ал-4Араби к числу «пантеистов» . Таковы факторы, повлиявшие на сложение образа Величайшего Учителя в западноевропейском востоковедении. Лишь в научных работах последних лет наметилась попытка отказаться от схематичного представления об Ибн ал-'Араби как о «философе-пантеисте» par excellence, «пантеистическом монисте», «панэнтеисте» и т. п. , а также от его образа, навязываемого поздней мусульманской традицией. При внимательном, вдумчивом прочтении его собственных сочинений, а не их поздних переложений оказывается, что заботливо сконструированный несколькими поколениями последователей и исследователей образ сначала дает трещину, а потом и вовсе рассыпается, и мы видим, что бытие — лишь один, пусть довольно важный, аспект наследия Ибн ал-'Араби, что его невозможно извлечь из В отечественном востоковедении подобного взгляда на Ибн ал-'Араби придерживаются М. Т. Степанянц (Степанянц. Философские аспекты, 18—28), а также Т. Ибрагим и А. В. Сагадеев (см. Ibrahim, Sagadeev. Philosophy, 309— 317). 9 ly^^AJ) ф^| Ибн ал-'Араби.